По Друскину надлежало высказаться всем. Я сказал: «Я Друскину не оказывал благодеяний, никогда его не видел, стихов его не читал. Знал, что есть такой Друскин, но это был для меня просто звук. Если Друскин решил уехать, тем более, что-то его в нас не устраивает, — и скатертью дорожка».
За исключение Друскина из Союза писателей проголосовали единогласно.
Подвел итог инструктор обкома Барабанщиков, с подкупающей непосредственностью довел до нас волю партии, напутствовал нас: «Самое главное, может быть, в том, что здесь говорилось о товарищах, которые близко общались с Друскиным и не сигнализировали о его деятельности. Я обращаюсь к вам с тем замечанием, что надо быть повнимательнее друг к другу. Просто присматриваться, прислушиваться и сигнализировать».
Барабанщиков просто, без обиняков, предложил нам доносить друг на дружку, не слушать, а прислушиваться, не глядеть в глаза, а приглядываться и тотчас бежать к нему или к двум не проронившим ни слова сотрудникам органов. В общем, все знают, куда.
Вечером смотрел телевизор. Трое мужчин изображали обмен мнениями на тему положения в Азии. Один был Бовин, неимоверно тучный, со свирепым выражением лица, тотчас вызывающий в памяти... ну да: Робин Бобин Барабек скушал сорок человек... Бовин то и дело трогал пальцами свои большие усы, как будто опасался, на месте ли они. Другим был Зорин, профессор, обыкновенно выступающий в манере Киссинджера, госсекретаря Штатов. И вместе с ними человек с простой, незапоминающейся фамилией, не то председатель консультантов, не то руководитель экспертов, не где-нибудь, а в ЦК. Бовин только заведет свои турусы на колесах, как цекист его обрежет: «Я с вами не могу согласиться, Александр Евгеньевич». Бовин схватится за усы. И Зорина цекист сажал на место, как пятиклассника. Наши златоусты никак не годились в равнозначные собеседники товарищу из ЦК. От него зависело, будут ли златоусты и впредь вещать или заткнутся. Они хорошо понимали это, старались не повредить своей дальнейшей карьере.
Болтали битый час. Единственное, что я вынес из беседы, заявление цекиста: «Афганистан — это надолго». Никакой новости ни для кого в этом нет, но сказано о вынужденной трагической реальности как о продуманной стратегической перспективе. В Москве, в ресторане ЦДЛ, за столом, я слышал мнение знатока (в Москве незнатоков не бывает), много раз бывавшего в Афганистане, посвященного во все внутренние пружины. «Афганистан надолго, — сказал знаток. — Подрастет поколение в пионерских галстуках и все решится само собой: советская социалистическая республика Афганистан». Очевидно, с такой идеей направляют в Афганистан советников и воспитателей. Страну, не покоренную даже английскими колонизаторами, представляют себе как пионерскую дружину и в то же время как исправительную колонию строгого режима: шаг вперед, шаг назад, шаг в сторону — огонь! пли! О, Господи! немилосердный к нам, бедным...
