Вчера вернулся с Алтая — через Москву. В Москве обедал с дедом Григорием Коноваловым. Дед говорил о том, что оба правительства равно безумны, наше и их. Безумна политика тех и других. Одна сторона побуждает другую к безумию, та отвечает ей тем же. Мир, расколотый на два лагеря, ирреален. Принцип «разумной достаточности» при накоплении ядерных боеголовок, чтобы многократно стереть с лица земли тот лагерь — все равно что жить в доме с взрывным устройством под ним; каждый день переводить механизм назад. Но механизм изнашивается, его настройщик однажды с похмелья проспит...
Я еще находился в режиме почти круглосуточной гонки по предгорной алтайской степи, вокруг села Карамышева, неподалеку от Колывани, вдвоем в машине с председателем колхоза «Восход» Антоном Афанасьевым. Уборка: все впряжены в конвейер, расставлены по местам; один председатель колхоза волен летать по степи, рыскать серым волком — на серой «Волге», от комбайна к комбайну, с тока на ток, с включенной рацией: «Я — первый! Как меня слышишь?» — являться кому Божьей карой, кому отцом родным, кому попом, кому комиссаром. С главных массивов пшеницу убрали, забрезжила средняя цифра намолота: тридцать три центнера с гектара на круг — Антон Григорьевич заполночь подворотил к своей усадьбе: «Давай, Александрыч, в бане помоемся».
Антон Григорьевич Афанасьев — мужик ясного государственного ума, хоть ставь министром сельского хозяйства, и он согласный, родом из соседней с Карамышевом деревни Варшава, должно быть, основанной ссыльным поляком, большого роста, крепкого телосложения, с сибирским характером без сантиментов, буйнокудрый, кареглазый. За наивысшую урожайность лучших сортов пшеницы в «Восходе» у Антонова два ордена Ленина, еще все ордена, какие есть, из молодости медаль «За победу над Японией». Отца Антона, колхозного животновода, расстреляли в тридцать седьмом году «за преднамеренный падеж скота». Хлеб в «Восходе» самый добрый не только на Алтае, а во всей Западной Сибири, но Героя Афанасьеву не дают: начальство его не привечает. Афанасьев неуправляемый, с крайкомовцами-горкомовцами на одном гектаре даже по нужде не сиживал. О! Антон Григорьевич многое совмещает в себе, и до чего он складно, образно говорит на языке своих предков — вольных русских переселенцев, искателей «беловодья»! Когда мчит по степи, с горки на горку, как ямщик на облучке, припевает: «Ах, мама-маменька! ты поимей в виду: не дашь мне валенки, я босиком уйду!»
