По радио играют гимн Италии, просто как музыку.
Василий Макарович Шукшин все смотрит на меня со стены, все прищуривается.
Был в райкоме на парткомиссии, вместе с зубным врачом, кормящим большую семью левым заработком, зарплаты не хватает. Парткомиссия: твердокаменные партийные старики и старухи — пристально разглядывала меня на предмет приема в ряды, доктора на предмет исключения. Еще разбиралось персональное дело офицера УВД, оперативно-следственного отдела, парторга подразделения, прекрасно характеризуемого по службе и человеческим качествам. Во время квартирной свары парторг, пьяный, нанес своей жене ножевое ранение в живот.
Вчера на секретариате в Союзе писателей разбирали дело поэта С. Он отсидел сначала двенадцать, потом пятнадцать суток за мелкое хулиганство по месту жительства. С. был острижен наголо, но в галстуке. Лицо его представляло собой образец патологической предопределенности, заведомого уголовника.
Из множества встреченных лиц я выбираю для записи клинические примеры: мильтона-алкаша, парторга-садиста, поэта — мелкого пакостника — что мною руководит? Возможно, подспудно сопротивляюсь недремлющему агитпропу: с меня требуют положительного героя, нового человека, а я — вот вам, кушайте правду жизни. Но, скорее всего, я пишу по вечерам, чтобы утешить себя: посмотрите, какие твари ползают по земле, а я еще ничего, тонко чувствую, переживаю, не скрываю своих недостатков. Я и мое поколение лишены блага исповеди во Храме, после которой легко на душе. В писании мое благо самооправдания; подглядываю — доношу: такие мы есмь, так мы жили.
Вчера меня приняли в партию на бюро Дзержинского райкома города Ленинграда, в бывшем графском особняке на улице Чайковского (не композитора, народовольца), с Венерой, амурами, нимфами под сводами потолков, с мраморными наядами, психеями в нишах стен, со смуглотой паркетов, резьбой по кедру в интерьерах. В приемной толпились вступающие, с усами, баками, долговолосые — современная техническая интеллигенция или еще кто, по виду трудно определить. В зале заседаний бюро стоял огромный стол, во главе его первый секретарь, со столь же знаменательной, как Романов, фамилией, — Баринова. Мне показалось, что стол стоит наклонно, как ложе с приподнятым изголовьем. Что-то было в этом столе от алькова и в самом зале: в окраске, росписи, лепнине, декоре пола, стен, потолка. В барском доме правила боярыня Баринова. Меня посадили против нее, в торце стола; барыня находилась от меня недосягаемо далеко и как бы на возвышении. У стола сидели маловнятные люди: я видел двух женщин, полковника с большим лицом, с алыми петлицами органов.
