Отвалилась от нас восточная Африка, на этот раз Сомали. Помню: метельный вечер, снег по колено. На Васильевском острове я ждал на стоянке такси. Подошел совершенно лиловый негр, в ушанке с завязанными ушами, в зеленой шинельке на рыбьем меху. Такси долго не было; негр пожевал, пошлепал лиловыми губами с розовым исподом: «Закон подлости». Я спросил: «Ты откуда?» Он ответил: «Сомали».
В Сомали раскусили этот самый закон подлости советской системы.
Меня поставили на должность редактора журнала беспартийным — случай беспрецедентный в советской журналистике. Ну да, при условии, что я...
В партию вступать неохота, но получить свой журнал... Овчинка стоит выделки. Как уговаривал меня мой покойный батюшка, коммунист до мозга костей, вступивший в начале тридцатых, исключенный в пятидесятом, по Ленинградскому делу... Папашу сняли с поста управляющего трестом, он уехал в леспромхоз главным инженером, построил лесовозную дорогу, подал заявление о приеме — не о восстановлении, тогда еще не восстанавливали. На бюро райкома папашу приняли: все видели, как выкладывается мужик в лесу, все знали Александра Ивановича Горышина еще по войне. А обком отменил. Без партии, как без воздуху, моему батюшке нечем было дышать. Его восстановил в рядах XX съезд. «Вступай, — советовал мне папаша, — партия теперь не та, что в наше время бывало. Это с нашим братом не чикались, раз, два и к стенке. А теперь-то дивья. Вступай».
Вдруг подумал: я был студентом в такое время, когда... В какое время? В страшное сталинское время. И что же? Все, кто учился со мной в это страшное время, осуществили себя четверть века спустя. Не пропали дарования, даже такие заурядные добродетели, как целеустремленность и усердие. В страшное сталинское время, в наши студенческие годы, будучи сжаты и ограничены со всех сторон, мы, оказывается, вырабатывали в себе вот это стремление к цели, знали, чего хотим. Мы не растратили себя; самоограничение было предопределено режимом, регламентом университета. Главное, что нам преподавали, — отказ от собственных интересов в пользу общего. Эта дисциплина закладывалась в основу всех наук.
В то время в сельском хозяйстве насаждался метод «холодного содержания телят», согласно лысенковской теории яровизации: телят, так считали, лучше выращивать на холоде, чтобы выросли закаленными, крепкими, неприхотливыми коровами и быками; мяса и молока от них будет невпроед. К юношеству тоже применялся метод холодного содержания телят. Нас вырастили жизнестойкими.
