Фукуда чувствовал неистребимую потребность в том, чтобы кто-нибудь ему кланялся, угождал ему, заискивал перед ним. То, что в правлении страхового общества ему не кланялся никто, кроме швейцара, а сам Фукуда должен был кланяться директорам, бухгалтеру и множеству клиентов, раздражало его. Каждый из тысячи раз, когда он в течение дня сгибал поясницу в очередном поклоне, он остро ощущал отсутствие погон, которые позволили бы ему выместить досаду на физиономии хотя бы швейцара. Сколько солдатских щек было к услугам Фукуды, когда он был фельдфебелем!
Что ни говори, император умел обставить своих воинов. Только штатская свинья может не понимать, как необходимо накричать на кого-нибудь или дать зуботычину.
Жизнь на крошечное жалованье, без отдушин для честолюбия, без видов на будущее начинала приедаться Фукуде. Он все чаще задумывался над вопросом: не вернуться ли на военную службу? Нужно было только найти способ устроить свою карьеру на службе императора без риска попасть на настоящую войну, вроде той, что происходила в Китае.
Неизвестно, куда повернула бы в дальнейшем тропа жизни господина Фукуды, если бы в дело не вмешалась божественная воля самого сына солнца. Правда, на этот раз выразителем воли императора явился всего лишь воинский начальник того округа Токио, в котором проживал господин Фукуда, но это не меняло существа дела: император вспомнил о своем фельдфебеле.
15 июня 1939 года помощнику кассира было объявлено, что он призывается на военную службу.
Дела обернулись более удачно, чем мог мечтать помощник кассира: через две недели опять-таки от имени все того же хлопотливого и, повидимому, хорошо помнящего о своем Фукуде императора фельдфебелю был вручен патент на чин подпоручика. Это было самым большим праздником в жизни Фукуды. Он становился на тропу самураев, о которой, говоря откровенно, давно уже перестал мечтать. Таким образом, на объявленный двадцатидневный сбор летчиков на аэродроме Когахамада Фукуда прибыл уже во всем блеске офицерского мундира.
Началась новая жизнь. Мечты о том, чтобы перехватить у кого-нибудь под носом девчонку или дать в зубы жалкому швейцару страхового общества, казались теперь мелкими. Не таковы были горизонты подпоручика Фукуды: десять цио земли, сто девчонок!
Горизонты, открывшиеся бывшему помощнику кассира, действительно, быстро расширялись. Вместо тесных пейзажей родных островов ему предстал необозримый простор океана: 20 июля 1939 года подпоручик получил предписание отправиться в Цуругу. Там его посадили на пароход. Через два дня он высадился в Дайрене и в спешном порядке проследовал в вагоне до станции Хайлар. Просторы Северного Китая были не менее широки, чем морские. Горизонт, казалось, все расширялся, но Фукуда вышел на разбитую платформу хайларского вокзала полный мрачных сомнений.
