Горячие сердца | страница 8
Вдали ухнула очередь бомбовых разрывов, другая. Немец ошибся. Бомбы легли совсем не в тот лес, где прятался аэродром. Не успели мы по этому звуку определить, куда развернулись бомбардировщики, как слышим совсем низко, над самым леском, стрекотание небольшого мотора. Ошибиться нельзя — это связная машина. Кто бы это мог быть?
Самолет садится, пассажир вылезает. Он медленно бредет по аэродрому. Полковник идет навстречу прибывшему. Мы нерешительно делаем несколько шагов следом и видим, как наш обычно сдержанный на слова и жесты командир, широко раскрыв объятия, принимает в них гостя и трижды целует. Прохор вернулся!
Опознать Прохора по лицу было невозможно. Голова его представляла собой белоснежный ком бинтов. Правая рука висела на перевязи. Левой он опирался на палку. И все-таки это был наш Слепень, наш любимец Прохор!
— Ну, вот и дома! — ласково бросил полковник, заглядывая в отверстие в бинтах, откуда глядел одинокий, но веселый глаз моего друга.
Прохор только криво улыбнулся опухшей губой.
— Кто говорил, что Слепень не вернется? — И полковник обвел нас искрящимся от радости взглядом. А когда он глядит так, нельзя не улыбнуться.
Все улыбались. Улыбались боевые друзья Прохора — летчики, улыбались штабные командиры, улыбались мотористы техсостава, улыбались связисты.
Сидя у койки Прохора, я слушал рассказ о его бое и заключение этого рассказа, которое вы еще не знаете.
— ...Прижали они меня... — медленно шевеля распухшими губами, говорил Прохор, — как сел, не помню. Пехотинцы мне потом говорили: из их блиндажа было видно, как я выкатился из машины шариком и упал. Фрицы в воздухе надо мной елозят и строчат. А я поднялся, прикрыл плечи парашютом — значит, котелок-то работал! Пошел к лесу. Там бойцы подобрали меня и перенесли на перевязочный. Очнулся, когда у меня в затылке стали ковырять — вынимали осколки. Сунули потом в самолет — и... в тыл. Ну, а там дали направление в госпиталь. Поглядел я на эту бумажку, и так мне стало грустно: с родной частью расставаться?!
И вижу тут: проходит под окошком знакомый человек — дружок мой по школе, но форма на нем аэрофлотская. Окликнул я его:
«Здорово, Сашок».
«Прохор?»
«Чем ты командуешь, — говорю, — почему не в боевой?»
«Не пускают, — говорит, — раненых вывозим».
Поговорили мы с ним, и мне тут мысль пришла. Тихонько так ему: «Слушай, Сашок, друг ты мне или нет?»
«Вопрос!..»
«Недоразумение у меня: видишь ли, ваш летчик, из молодых, видно, был, вез меня в часть да заплутался, вон куда привез. А тут меня за тяжеляка считают и чорт его знает, куда отправляют. Меня в части ждут, а лететь не на чем».
