У Николая не осталось ни одной бомбы, но, по его расчетам, ведомый сберег кое-какую мелочь. Поэтому он развернулся и навел ведомого на зенитки. При падении первых бомб зенитки прекратили огонь. Николай попробовал осветить их ракетами, но, повидимому, японцы хорошо замаскировались. Не обнаружив их, летчики направились домой.
Николаю казалось, что делается светлее, хотя не было еще никаких признаков зари. Может быть, такое впечатление сложилось оттого, что Николай увидел под собой извилистый рукав реки Халхын-Гол.
Николай двинул высотный корректор, и патрубки засветились длинными синими языками выхлопа. То же самое сделал ведомый.
Корабли были дома...
Этот полет утвердил Николая во мнении, что в условиях монгольской степи, при полном отсутствии ярких ориентиров и при весьма относительной точности карт, летчикам и штурманам ночных отрядов следует хорошенько ознакомиться с местностью в дневных полетах.
Он явился на следующий день к командиру бомбардировочной бригады с докладом.
Комбриг удивленно поглядел на Гастелло:
— Полет днем, в непосредственной близости фронта?
— Это необходимо, товарищ комбриг.
— Это исключено!
Но Николай настойчиво повторил:
— Это необходимо! — Видя, что комбриг недовольно нахмурился, Николай сказал: — Знание местности удвоит нашу уверенность в ночных полетах.
— Японцы расстреляют вас, как дроф, прямой наводкой.
— Необязательно делать рекогносцировку на «ТБ». Мы можем изучать местность и на «СБ».
— Это другое дело! — согласился комбриг. Он подумал и сказал: — Добро. Дам приказ Бурмистрову.
Получив указание о том, с каким районом следует ознакомиться в первую очередь, Гастелло отправился к «эсбистам».
Он радовался тому, что получил возможность значительно облегчить ночные полеты не только себе, командирам и штурманам своего отряда, но и тем, кто совершает боевые полеты на скоростных бомбардировщиках. Свой первый полет на «СБ» ему хотелось совершить с комиссаром полка Михаилом Ююкиным, к которому, как он чувствовал, был расположен командир полка. Майора Бурмистрова тоже звали Михаилом.
Эти два Михаила были не просто дружны — они были нежно привязаны друг к другу, но до смешного не походили один на другого. За плечами Бурмистрова — жизнь коммуниста, восемнадцатилетним парнем ушедшего с сибирскими партизанами бить беляков. Бурмистров и к самолету относился с суровой ласковостью, как кавалерист к своему коню. В воздухе он был лихим наездником и, что греха таить, немного партизаном. Его любимыми рассказами были те, в которых кто-то хотел порядка, а он, Бурмистров, этот порядок нарушал. Гастелло казалось, что, обладая нравом Бурмистрова, трудно быть летчиком и притом еще образцовым командиром. Там нет уже места для партизанских порывов, их нужно было решительно подавлять в себе и в своих подчиненных. Но именно то, что железная воля Бурмистрова позволила ему крепко держать в руках полк, внушало Николаю особенное уважение.
