Значит: прощай, авиация?
— Нуте-с? — односложно бросил Баранов. Он сделал паузу, как бы давая Николаю время подумать.
Но у того звенела в голове единственная мысль: «...прощай, авиация!».
— Вы, конечно, не виноваты?
— Нет... виноват.
— Нуте-с?!
— Я... слишком отполировал подошвы.
Баранов взглянул на него с удивлением.
— Что отполировали?.. — И даже повернул к нему ухо, боясь снова ослышаться.
— Подошвы новых сапог, товарищ член Реввоенсовета.
Николай объяснил причину аварии.
Баранов взглянул на сапоги:
— Своей пошивки?
— Точно так.
Баранов нагнулся и оглядел сапоги с видом знатока:
— Чисто!.. Сапожник?
— Когда-то сапожничал.
— А еще что умеете?
— Шить.
— А еще?
— Столярничать, слесарничать.
— А специальность на производстве?
— Стерженщик, формовщик, вагранщик. Потом — токарь.
— А... уговор помните?
— Помню.
— Нуте-с...
Баранов пристально посмотрел Николаю в глаза.
Николаю показалось, что он прочел во взгляде начальника свой приговор: прощай, авиация! Но в этот момент Баранова окликнул Ворошилов. Все трое — Ворошилов, Орджоникидзе и Баранов — отошли на несколько шагов. Николаю не было слышно, о чем они говорят. Но вот Баранов обернулся к Николаю и приказал:
— Можете быть свободным!
Николаю показалось, что при этом он старался скрыть улыбку.
Значит, он все-таки будет летать?! Летать...
Николай набрал полную грудь воздуха и посмотрел в бездонную голубизну неба.
...Вернувшись домой, Николай никому не рассказал о происшедшем. Но все вокруг него казалось наполненным радостью и лучилось счастливыми надеждами.
Николай отважился на то, чего долго не решался сделать, пока не был уверен в своем будущем: попросил соседскую дочку Аннушку, которую давно уже любил, стать его женой.
