Вечерами в попутных деревнях, если глаза не слипались от усталости, Миколка доставал из котомки гармонь, и его звонкий голос нес в темноту страстный призыв:
На всенародный сход, на грозный, бурный сход
Иди, ограбленный, закованный народ!
Как равный на земле средь равных, бедный люд
Свои обиды, слезы, кровь отдай на суд!..
Хмурились брови слушателей, сжимались кулаки. Тихонько подхватывали напев:
Как гнали пот с тебя паны и короли,
Как гнали прочь тебя цари с родной земли,
Как родину твою кромсают на куски,
И гибнешь ты с детьми от хищной, злой руки, —
Ты все на суд отдай! На грозный, бурный сход
Иди, ограбленный, закованный народ!
Иногда Миколка давал кому-нибудь из грамотных оставленную солдатом газету.
Тогда долго горела в хате лучина.
На западе, далеко за синими лесами, вставали тяжелые дымы. Там враги жгли белорусские села. Там раздавались стоны расстреливаемых мужиков, насилуемых женщин, плач детей, угоняемых в неволю.
В глухих белорусских деревнях крестьяне по ночам откапывали припрятанное в клунях и стогах оружие. Прежде чем край солнца показывался над далекими синими лесами, едва только розовый отсвет зари ложился на темное зеркало озер, за околицу тянулись мужики. С оружием в руках они уходили на запад. Едва различимые стежки вели к тайным партизанским штабам.
А далеко на востоке была Москва. Там был отец, там была мать. Про Москву рассказывал и солдат. По его словам, там, в далекой Москве, светило яркое солнце революции — Ленин.
От мыслей о Москве на душе делалось легче и светлей.
Каждый шаг по родной стране делал Миколку взрослей. Это были годы великих событий, когда мудростью народа, восставшего на борьбу за свою свободу, были исполнены речи, доходившие до ушей маленького путника.
Чем ближе к Москве, тем яснее становились мысли. Занозой саднила в мозгу забота: что с Федотом, которого немцы заставили гнать стадо на запад? Неужто Миколка никогда больше не увидит милого дружка?.. И радостно теплилась надежда: скоро он встретится с отцом и матерью. Скоро встретит рябого солдата. Мерно поскрипывали постолы, погромыхивала в котомке железная сапожницкая «нога»...
