Горячие сердца | страница 24

— Нынче уже не только в сказках, — сказал солдат.

— Скажешь, нашел? — недоверчиво спросил Михась.

Солдат ударил по газете:

— Вот она! Как на ладони! Слышал про Ленина?

— Значит, из большевиков будешь?

Солдат подмигнул:

— Всенепременно! — И, сразу став серьезным, проговорил: — У кого руки в мозолях, тому другого пути нету.

Некоторое время царило молчание. Был слышен только веселый стук молотка маленького сапожника. Потом солдат взял лежавшую рядом с ним гармонь и, подыгрывая себе, фальшиво, но весело пропел:

Миколка с любопытством выглянул в оконце и уставился на пальцы солдата, ловко ходившие по ладам.

А старый дядя Винцесь почесал голову и уныло сказал:

— Не знаю, чего и пиво варивали: царя нет, а войне конца-края не видать.

— Дай срок, немчура за своих генералов возьмется! — сказал солдат.

— Не больно-то... — в сомнении произнес Михась. — Того гляди, немцы тут будут.

— Каркала ворона, пока не подавилась, — сердито сказал солдат.

— А кто их сдержит! Фронта нема, солдатня по домам пошла.

— Солдатня! А ты сам-то чем не солдат?.. Нуте-с?

— Э?.. Я — в чистой.

— Эх, ты! «В чистой»! — передразнил солдат и укоризненно покачал головой.

— В Киеве, сказывали, — Рада. Она продала Украину, — сказал Винцесь.

— А в Минске не такая же Рада? Ваш белорусский, не тем будь помянут, «народный секретариат» уже позвал немчуру «порядок наводить». Он уже и декрет издал: «Враждебные действия против немцев рассматривать как вооруженное восстание».

— Это как же так? — встревожился Винцесь. — Свои на своих немца зовут?

— Какие они нам свои! — сердито сказал Михась. — Свой своего на конюшне разве порет?

— Терпение иметь нужно, — сказал солдат. — Дела мы большие заварили. В один день не справишься.

— Да, такое скоро не уделаешь, — поддержал Михась.

— Известно... — согласился, наконец, и Винцесь. — Москва не враз строилась.

— Это потому, что тогда большевиков не было, — усмехнулся солдат и обернулся к оконцу: — Эй, малый, скоро ль сапог-то? Пехоте об одном сапоге не ходьба... Нуте-с?

Привалившийся было к подоконнику Миколка поспешно отпрянул на свой кожаный стулик и принялся за брошенный сапог. Снова звонко застучал молоток.

— Твой, что ли? — спросил солдат у Михася, кивнув на мальчика.

— Братнин.

— Меньшого нашего — Франца. На хлеба пришел из Москвы, да вот и остался, — сказал Винцесь.

— Значит, московский?