С тех пор Прохор не раз побывал в германском тылу, знакомом ему по прежним полетам к партизанам. Всякий раз, уходя на десантную операцию, Прохор надеялся узнать что-нибудь про оставшуюся на немецкой стороне Стефу. Но, возвращаясь, с грустью говорил мне:
— Ничего.
Не в его манере было жаловаться. Единственное, что он, позволял себе иногда, если доводилось где-нибудь встретиться с музыкантами, — попросить их сыграть любимые мотивы Стефы. Мы делали вид, будто не знаем, почему именно эти, а не какие-либо иные вещи заказывает Прохор. Мы всегда со вниманием слушали их, хотя уже знали все наизусть. Больше того: мы могли заранее указать даже порядок, в котором он попросит исполнить заказанную программу: «Танец ведьм» Паганини, затем Рамо-Крейслера «Тамбурин» и третьим номером — скрипичный концерт Мендельсона. Эти мелодии на всю жизнь остались у меня в памяти...
Как сейчас помню, это было в начале декабря. Сидя в занесенной снегом до самой крыши штабной избе, мы коротали вечер, шаря в эфире. Англия слала нам синкопические созвучия джазбанда. Словно издеваясь над самим собой, Париж — город незабываемого траура Франции — посылал в эфир песенки своих шансонье.
То были голоса почти всего земного шара, тщетно делавшего вид, будто ничего с ним не произошло, ничего в нем не изменилось. Но стоило на миллиметр передвинуть ручку, и в избу врывалась наглая медь трескучих немецких маршей и хриплый лай геббельсовских ораторов. Потоки хвастливой лжи лились в уши слушателей, вызывая возмущенные возгласы летчиков:
— К чорту!.. Довольно!.. Заткните глотку этой падали!
Я двинул верньер. На смену лаю опять пришли шансонье, джазы и монотонные проповеди английских священников.
— Надоело, — сказал Прохор. — Дай что-нибудь наше. — И когда в репродукторе послышалась родная речь, крикнул: — Так держать!
Диктор говорил по-украински:
— Мы передавали неаполитаньски писни в исполнении тенора... — следовало никому не известное имя певца. Диктор на секунду умолк и вдруг на чистейшем немецком языке произнес: — Jetzt horen sie ein musikalisches stuck...[7] Слухайте цыганьски танцы Брамса. Выконаэ Стефания...
Прежде чем я разобрал фамилию скрипачки, железные пальцы Прохора впились мне в руку. Лишь спустя мгновение, когда уже раздались звуки скрипки, до моего сознания дошло, что диктор назвал фамилию Стефы. Сомнения не было: у микрофона стояла жена Прохора. Передача велась из города, еще занятого немцами. Я уловил его название, хотя и сделал вид, что ничего не понял, чтобы не говорить Прохору. А он стоял над приемником со сжатыми кулаками. Еще мгновение, и он обрушил бы на хрупкое сооружение страшный удар своего тяжелого кулака. Я поспешил перевести рычаг.
