Истошный вопль наполнил дом.
Зуд, подобный электрическому току, пронизал руку Прохора от кончиков пальцев до плеча. Ему показалось, будто немец размозжил пальцы ему самому. Ощущение боли было так реально, что он скриннул зубами. Его глаза перехватили взгляд «человека в очках», устремленный куда-то в сторону. Мгновенно проследив направление, Прохор увидел: полковник достал из сумки еще одну пачку карт. Но, прежде чем Прохор успел вернуться взглядом к своему командиру, новый стон музыканта наполнил дом. Прохор забыл все: наказы «человека в очках», задание, осторожность. Его огромное тело метнулось в неудержимом прыжке. Все смешалось. Горница наполнилась криками, заглушенным сопением, шумом. Чей-то удар по лампе погрузил дом в темноту...
Несколькими часами позже в землянке, укрытой непроходимой чащей леса, Прохор ревниво следил за ловкими движениями сестры-партизанки, перевязывавшей разбитые пальцы пианиста. Прохор принес его сюда на своих плечах и теперь относился к нему, как к самому ценному трофею.
Когда перевязка была закончена, в землянку вошел «человек в очках». Он сказал Прохору:
— Твое счастье — карты те самые.
— А то бы? — спросил Прохор.
— Не взыщи, — серьезно сказал партизан, — мы бы тебя расстреляли за нарушение моего приказа.
— Крепко у вас, — усмехнулся Прохор и нервно передернул плечами.
— А теперь слушай, — сказал партизан и по-новому, ласково улыбнулся близорукими глазами. — Тут неподалеку спрятан самолет. Берегли мы его как зеницу ока, хотя летать у нас на нем и некому. Нынче же осмотри его, чтобы к рассвету... — Партизан выразительно махнул рукой и свистнул. — Отвезешь документы.
— Дело! — радостно воскликнул Прохор и поглядел на лежащего на куче сосновых веток пианиста. — Заберу его с собой. Вот только в толк не возьму: каким ветром его сюда занесло? — Прохор вопросительно посмотрел на самого музыканта, потом на человека в очках. Но музыкант опустил глаза, а партизан пожал плечами.
Когда, казалось, партизанский командир занялся своим делом у ящика, служившего ему письменным столом, Прохор наклонился к музыканту:
— Скажи ты мне на милость, — тихонько сказал он, — как ты тут очутился, а?
— Видите ли... — И музыкант потупил взгляд, словно был в чем-то виноват. — Концерты в частях... Вдруг — прорыв... И вот...
— Так-так, — Прохор понимающе кивнул, делая вид, что удовлетворен ответом, хотя ему было ясно, что от него что-то скрывают. — А какого же лешего фрицы болтали тебе про какой-то мост?
