В каменной долине | страница 88

— Пойду Арма помогу...

Арма сидел на камне, только что вынутом из земли, курил и глядел на облака, висевшие над Мать-горой и холмами, и звучала в нем песня пастуха Мело... Была вот такая же осень, облака не отрывались от склонов гор, окружавших село, не покидали ущелий, висели себе недвижно. Такую осень волки любят. Отправили его, живого остроглазого мальчонку, в подпаски. В полдень согнали стадо к началу ущелья. Студено было, костер разожгли, старик грел руки над огнем и пел:

— Ну, откопал? — Варос встал напротив Арма, и зубы его засмеялись. — Пришел тебе помочь, — ему показалось, что надо объяснить свой приход, взглянул на Назик. — «И как это я ее лицо забыл?»

...Старик пел, усевшись на корточки возле костра и закрыв глаза, и Арма казалось, что старик просто шевелит губами, а песня исходит из ущелья...

Варос обиделся — Арма не взглянул, не ответил. Он скосил взгляд, точь-в-точь как отец его Ерем, и мысленно бросил: «Непутевый философ», — но тут же раскаялся и захотелось ему попросить у Арма сигарету.

— Дай закурить.

А потом ему захотелось, чтоб девушка подняла голову и посмотрела на него, и потому он спросил:

— Тебе не холодно, Назик?

Девушка, склоненная над бороздой, головой покачала — мол, нет.

Арма подошел к вороху лоз и выбрал самую крупную, чтоб посадить ее на том месте, где лежал камень.

Вода!

Она бежала от скалистого своего истока по крепкому руслу. И ни одна ее волна не глядела назад, вода рвалась вперед нетерпеливо и бездумно, всем своим течением. Люди бежали вдоль канала, словно желая обнять воду, приникали к ней руками и лбом, хотели что-нибудь отдать ей и кидали в волны платки и кепки, а над каналом уже суетились воробьи.

Вода рвалась нетерпеливо. Потом открыли заслонки, и вода зазмеилась, разбежавшись по каменистой земле Бовтуна и утихнув в его пыльном лоне.

Бовтун был как во сне — бороздам грезилась зеленая весна, в них уже шелестела надежда.

Восход.

Солнце, как петушок, кричит в окна свое «кукареку», и эхо этого крика растворяется в поселке, исчезая где-то за сизой дымкой. Молодые деревца привстали на цыпочки, свесив за забор зеленые головы. Кажется, вот-вот все зацветет: и каменные ограды, и стены домов, и окна.

— Да вы на дома гляньте, на дома! Каждый прямо как дворец. И в городе таких не найдешь. Кругом зелень, красиво... — «Осенью заставлю вдоль улиц деревья сажать: груши, яблони, вишню...» Восход солнца, спокойствие этого утра вселили в директора совхоза Егию Киракосяна умиротворение. Как приятно стоять, подбоченясь, во дворе конторы, курить, смотреть по сторонам, быть сопричастным тишине домов, полей и знать, что пред очами твоими зеленеет бывший Бовтун под сенью Мать-горы и холмов-холмишек... Каменного поля не видать, взору открываются фруктовые сады совхоза, поля клевера. Молодые деревца взбегают на холмы, спускаются вниз по склонам ущелий, вдруг теряют друг друга из виду, потом встречаются опять и кружатся вместе с ручьями.