Пусть он нынче молчит, кто знает, о чем он думает... Во всяком случае, до конца работ... или до весны... до весны все будет ясно. «Если зазеленеет. А что Арма будет зимой делать? Заниматься? — Сердце ее сжалось, она в десятом классе училась, когда в Акинт перебрались, хотела было тут учебу продолжить, но было уже поздно, от одноклассников отстала, учителя тут новые, а она и раньше не блестяще училась. Так и бросила школу. — А зря. Ведь все закончить сумели», — девушка глубоко вздохнула.
— Что? — Арма показалось, что он обидел ее своим молчанием.
Назик растерялась — сказать, что ли?.. Да, надо сказать. Так и беседа завяжется.
— Я десятый не кончила.
— И очень об этом жалеешь?
«Если ты учиться в город не уедешь, жалеть не стану».
— А ты когда школу кончил?
— Мои одноклассники уже в университете на последнем курсе, — Арма говорил спокойно, без всякого раздражения, и Назик решила, что он передумал учиться на очном.
— На заочное подай, — Назик и не заметила, как это у нее сорвалось. Не совет это был, а признание. Она давно решила: если Арма будет продолжать ее не замечать и она вынуждена будет признаться ему, она так скажет:
«Не уезжай учиться».
«Отчего же?»
«Не уезжай...»
«Да почему?»
«Не уезжай, не уезжай», — и заплачет.
А вот сейчас почти и высказалась. Растерянно смотрит в сторону отца, потом на Арма, веки ее подрагивают, она опускает голову, и сердце ее колотится с надеждой и тревогой.
— Подай на заочное, — прошептала она, уже склонившись над бороздой, и сама почувствовала, что просит. От обиды и беспомощности задрожали у нее губы, вот-вот расплачется. Попробовала сдержать слезы, зажала над лункой в кулаке саженец, но рука ее дрожала.
Арма вдруг захотелось взять в свои ладони худые девичьи руки, эти ловкие, со вздувшимися венами, повидавшие всякий труд руки, сжать их изо всей силы, так, чтоб Назик вскрикнула от боли и упала на колени, и самому встать на колени, и целовать ее руки, и целовать, и целовать, и говорить, и говорить...
Чтоб прервать неловкое молчание, Арма чуть было уже не сказал: «Надень рукавицы». И вдруг у него вырвалось:
— Брату твоему сколько лет?
— Три года.
«Хотела бы ты мальчишкой родиться?» — спросил он ее мысленно и мысленно же вместо нее обиделся:
«Нет, не хотела бы я мальчишкой родиться. А ты эгоист, Арма».
Почему это я эгоист?»
«Ты только руки мои видишь».
«Верно».
«Только руки мои видишь, а меня отвергаешь. Ты эгоист».
Арма воровато отыскал склоненный взгляд девушки. Назик почувствовала это и подняла голову.
