...Был Абет солдатом Андраника, когда ворвались турки в его горное село.
Ворвались они без единого выстрела — сопротивления не было.
Говорят, турецкому начальнику указали — мол, в том гладкотесаном доме, что наверху ущелья, сын воюет, солдат Андраника. И турок предал мечу весь род Артена, всех — от мала до велика, — а потом поджег дом.
После, когда мужчины вернулись из ущелий и пещер, собрали они останки рода Варпетанца Артена и похоронили честь по чести.
Абет вернулся в село в дни революции, поздней осенью, с женой — армянкой из американского приюта. Это была Занан.
Пришел Абет и окаменел у разрушенного порога.
Явился дальний родственник выразить соболезнование. Абет прорычал: «Уходи!» Явились односельчане, не принял их: «Уходите!» Всем отрезал Абет: «Уходите! Уходите!..» А Занан пряталась за его спиной.
Не принял Абет ничьего приглашения, ни под чьей крышей не укрылся, мрачно, молча начал восстанавливать дедовский очаг. И едва оштукатурил он стены, кровлю возвел, навесил дверь, как однажды утром услыхали крестьяне выстрелы возле дома Абета...
— Мы с этим негодным Сарибеком лет пятьдесят — шестьдесят соседями были, — выдохнул Ерем имя соседа. — Знаю его как свои пять пальцев: злющий он, Арма, завистливый, подлый... Перед самой коллективизацией…
...Услыхали ружейные выстрелы и ржание коней... А когда все стихло, собрался народ и увидел: один убитый лежит во дворе Абета, один раненый, и сам он, Абет, ранен и связан. Лежит он на боку, и взгляд у него затуманенный. Из груди сочится кровь, на лбу отпечатались следы кнута. Бандиты молча привязывали убитого к седлу. Один схватил лошадь под уздцы, морда у нее была вся в пене. И в запекшейся тишине утра голосила Занан. Она была заперта в доме. Абет, выходя, запер ее на замок, чтоб не случилось с ней чего дурного, и Занан царапалась изнутри, рыдала и звала сквозь рыдания: «Абет!.. Абет!.. Абет!..»
Потом, когда крестьяне отперли дверь и вошли, увидали они, что у Занан, невестки из чужих краев, выкидыш...
— У-у-у-у-у...
Рухнула стена дома, пыль увернулась от мутной волны и медленно осела на рухнувшую стену.
— Дом Ако, — произнес Ерем. — Тоже хорош гусь. С негодяем Сарибеком, бывало, водой не разольешь. Потом очухался, да поздно. Однажды...
— У-у-у-у-у...
Пес повернул голову к рухнувшему дому, завыл, потом тряхнул головой и, потеряв равновесие, покачнулся.
«Шеро, старина Шеро... волкодав Шеро...» — взгляд Арма плыл по мутным волнам ущелья, а в мозгу пульсировало имя пса — Шеро. В ущелье шумел поток, и ему показалось, что это ветер дует с гор, и в ветре тоже почему-то было имя собаки. Белый ветер, сорвав с гор это имя, катил его по ущелью — Шшши-еее... — терялся, полизывал склоны, крутился в закутках сеней, выхватывал гнилую солому, съеживался под стенами, свистел в ердыки
