Приглашать Переверзева на новогодний вечер офицеры не хотели, на этом настоял Вязников: «Елкин и Клюкин будут в штабе бригады, мы — тут. А куда же ему деваться?» — спрашивал он. «И потом, он тоже ветеран!» — кратко и веско напомнил Пастухов. А теперь вот сам набросился на Переверзева.
— Конечно, тебя, капитан, не очень-то... любят, что ли, — начал Садовский, деликатно подбирая слова и желая прекратить развитие ссоры.
— Я не девица, чтобы мне в любви объяснялись! — вспыхнул Переверзев, вскакивая и с грохотом отпихивая табуретку.
— Ну, что ж, — пожал плечами Пастухов, — попробуй жить без уважения и любви.
— Я солдат! — гордо откинув голову, проговорил Переверзев.
— А зачем этот солдат перед боем в госпиталь драпает? — спросил Вязников, зло сузив глаза. — Напомнить? Под Карачевом — грыжа, под Каменец-Подольском — аппендицит, под Львовом... что под Львовом, ребята, а?
— Кажется, мигрень.
— Да, да, мигрень!
— Вот это фокус! А я как-то и не замечал, — протрезвевшим голосом проговорил Лимаренко. — Сволочь, да, может, из-за тебя...
— А вернувшись из госпиталя после мигрени, он еще поучает нас, как надо воевать. Твердит, что надо дотопать до Берлина, будто это мы удираем от боев, а не он.
Лицо Переверзева побагровело. Багровыми стали его шея, уши. «Никто, никто, кроме этого молчуна, этого ехидного типа, не замечал, что я хитрю. Хитрю?.. Нет, это не то слово. Да, узнав, что предстоят особо ожесточенные бои, я... ну, скажем, позволял себе уйти в госпиталь. Но ведь я не притворялся, не придумывал болезни. Грыжа была, аппендицит — тоже, мне даже делали операцию. Правда, я придерживал обе болезни до случая. Ну и что ж такого? А если бы у меня лопнул этот злосчастный отросток?.. Конечно, я вел себя... не совсем правильно...» — подумал Переверзев. Но он лгал себе, ему все-таки было совестно и неловко. Он уже боялся поднять голову и посмотреть на товарищей. Надо было встать и уйти. Но как?
— Это черт знает что! — возмущенно прошептал он, чтобы хоть что-то сказать, и вышел.
— Скатертью дорога, воздух чище будет! — бросил вслед ему Лимаренко.
— А ведь он из тех, кто будет жаловаться, — заметил Заярный.
— Дальше фронта не пошлют, меньше роты не дадут, — проговорил Пастухов. — Подлецу всегда надо говорить в лицо: «Ты — мразь!»
— Вот сейчас этот типчик задумается. Во всяком случае, драпать в госпиталь постесняется. Мы из него сделаем человека, сделаем! — сердито пообещал Вязников.
