Положив ручку, прикрыла ладонью глаза. Вспомнилось, как зимой шли они с Виктором по рельсам узкоколейки из школы. Кто оступится, тот, по уговору, должен прыгнуть с сарая. У дома Наташи Виктор оступился. Конечно, нарочно. Наташа тоже оступилась, чтобы вместе прыгать с крыши сарая в сугроб.
А однажды, это было второго мая, они купались в Мылке. По Амуру шел лед. Крутясь и налетая друг на друга, мчались льдины по Мылке. Было страшно лезть в эту ледяную кашу. Но ведь они решили закаляться!
Когда, едва сдерживая лязг зубов, Виктор и Наташа возвратились к лодке, оказалось, что мальчишки завязали на белье узлы и намочили их. Мокрые узлы не развязывались. Наташа, прыгая, колотила Виктора по спине, с ужасом думая, что теперь все: они простынут и умрут. А Виктор зубами раздирал узлы и, дрожа от холода, говорил:
— Ничего... ты не дрейфь... Мы же закаляемся.
А еще они ходили по «птичьему городу» — по землянкам, встроенным, как ласточкины гнезда, в высокий берег Амура. Летом друзья нанайцы тайком от стариков брали их с собой на рыбную ловлю или в тайгу — сами охотились, а Виктор и Наташа готовили им «русскую еду», собирали ягоды...
У двери в санчасть кто-то громко говорил. Гудел мотор танка под окном. Все это мешало думать. Наташа свернула исписанный листок треугольником, торопливо написала на нем адрес и легла в постель, уткнувшись лицом в подушку — так ничто не будет отвлекать от воспоминаний.
Это были не просто воспоминания. Это была исповедь, взгляд издали на свою жизнь: все ли в ней верно?
До сих пор все шло как надо. «А кто дал мне право хлюпать и ныть теперь? Я должна быть, как Виктор! Отныне я не просто человек, санинструктор, я — коммунист!»
...Она проснулась с ощущением радости и света, как просыпаются в праздники. Огромное кипучее желание работать, воевать, быть, как Виктор, бурлило в ней. Прежде всего надо отослать Полине Трофимовне вещи...
Но когда она запихала в сшитый из полотенца мешочек китель, кожаное пальто, суконную — Виктор так любил ее! — гимнастерку, ей показалось, что она отрывает от себя самое дорогое — память о Викторе. Что останется теперь у нее? Только запись в красноармейской книжке: «Муж — Румянцев Виктор Всенофонтович». Как будто и не было человека...
Вдев в иголку толстую нитку, Наташа посидела в нерешительности. «Нет, нет, все равно надо отослать. Здесь вещи могут не сохраниться, тогда не останется ничего ни у матери, ни у меня». Она торопливо, боясь передумать, написала адрес и, не одеваясь, бегом помчалась в штаб.
