Однако вместо ругани Ежиков услышал спокойное комбатовское:
— Хорошо, ребятушки, продолжайте...
И снова мчится по полю танк. Остановка, огонь, предельная скорость. Следующий!
— Послушай, майор, из нее же настоящий башнер получится, — сказал вдруг Елкин замполиту. — С пятого снаряда, впервые в жизни — это же здорово!
Переверзев фыркнул.
— Дочка у меня такая, — вздохнув, добавил Елкин. — В институте учится. Замуж собирается. Я пишу — война. А она пишет — любовь...
Поздно вечером, когда танки возвращались в расположение батальона, Клюкин, сидевший на жалюзи рядом с Наташей, спросил:
— А не пора ли тебе в партию вступать?
Наташа молчала. Она не раз собиралась писать заявление, но все казалось, что для этого надо сделать такое, что позволило бы с уверенностью сказать самой себе: «Теперь меня примут».
— Чего молчишь?
— А я... достойна? — Вопрос прозвучал нелепо, и Клюкин рассмеялся:
— Думаю, что да.
Всю остальную дорогу Наташа представляла, как принесет замполиту заявление, как будет проходить собрание и как все — единогласно! — проголосуют за нее. А потом ей вдруг казалось, что никто голосовать за нее не будет, а все будут говорить: «Недостойна. Еще ничем себя не проявила».
Наташа забралась на топчан, накинула на озябшие ноги шинель. Несколько раз перечитала письмо. «Валька, соседка! Но что все-таки с мамой? В письме только одно — больна...» Она взяла ручку, придвинула пузырек с чернилами: «Здравствуйте, дорогие...» Фитиль в гильзе коптил. Наташа почистила его спичкой, пламя вспыхнуло ярче. «Сегодня был такой день! Если бы не сообщение о твоей болезни, мама...»
Наташа вспомнила, как боялась, что не ответит на вопросы по международному положению. Но ее и не спрашивали. Больше выступали. Говорили о ней. И получалось, что она, Крамова, смелая, если спасла больше сотни раненых. А какое уж смелая! Просто оказывала им помощь, вытаскивала с поля боя, из танков — и все. А тут говорили — спасла... А Садовский!
— Жизнь очень сложна, — начал он. — Но когда идет огромная, трудная битва за эту нашу жизнь, то я хочу спросить каждого о самом главном: человек он или человечек? Этим измеряется теперь ценность гражданина. И я спрашиваю вас: смелая Крамова или трус? И я вам отвечаю: Крамова — смелый солдат, настоящий человек.
От таких слов у Наташи позванивало в голове, ей было приятно и вместе с тем немного неловко и совестно.
Перед тем как голосовать, встал Переверзев.
