Тогда, до конца исчерпав список телефонов, Веденин достал из кармана записку с адресом Векслера.
— Да, Петр Аркадьевич, давно мы не виделись. Каким же ты стал? Чему тебя научила жизнь?
3
Отворила бледная, остроносенькая девочка лет восьми.
На вопрос, дома ли Петр Аркадьевич, лишь молча кивнула, скрылась в глубине узкого, темного коридора.
Затем, из той же глубины, послышался задыхающийся голос:
— Ко мне?.. Проклятая темнота!.. Костенька, это ты?
Веденин не ответил. Стоило ему услышать этот голос, как возникло желание повернуть назад.
Но Векслер уже вынырнул из коридорной темени. Вынырнул и восторженно всплеснул руками:
— Гость дорогой! Какая радость!
Тут же крикнул девочке, появившейся сзади:
— Свечей!
Она не тронулась с места, и тогда Векслер сам кинулся обратно:
— Одну минуту! Что за проклятие! Опять ухитрились пережечь пробку!
Веденин продолжал стоять неподвижно. Как, неужели это Векслер? Неужели тот молодой, порывистый Векслер, с которым в один год он вышел из стен академии, принял такое обличие, превратился в обрюзглого, задыхающегося толстяка?
Словно желая отделаться от дурного наваждения, обратился к девочке:
— А тебя как звать?
— Настенькой звать.
— В школу ходишь?
— В школу не хожу. Я больная.
Девочка вздохнула глубоко и коротко. Больше Веденин ни о чем не успел ее расспросить. Возвращался Векслер. Высоко над головой он держал зажженный канделябр.
— Прошу пожаловать. Молодчина, что откликнулся. Осторожнее, не ушибись — слева шкаф. И какой негодяй повадился пережигать в квартире пробки!..
Ввел Веденина в большую квадратную комнату, незримой чертой разделенную надвое. По правую руку была мастерская, ярко расцвеченная этюдами. Они так густо висели на стенах, что даже не были видны обои. Слева же находилось жилье: каждодневный быт, сумбурное скопище всевозможных — и нужных и давно бесполезных — вещей, вплотную подступающих к длинной, ядовито-бильярдного цвета тахте. На нее Векслер и усадил Веденина.
— Пружинки не беспокоят? Подложи, дорогой, подушечку. За беспорядок не взыщи: одиноко живу, по-холостецки. Правда (показал на пожелтевшие фотографии, развешенные над тахтой), скрашиваю одиночество родственными лицами. Однако радости от этого мало. Перебрались родственнички в царствие небесное, и проделали это штампованно, по самым заурядным причинам: старость, разные болезни... Потому и особенно радостно встретить свидетеля прошлых лет. Мало нас сохранилось. Раз, два — и обчелся!
