Туда, в серебро межпланетного льда,
Сквозь вьюгу, сквозь время, сквозь гибель — туда
Мы мчимся! И лучшего жребия нет нам,
Чем стать человечеством междупланетным!
Если «Конквистадор» и «Армия в пути» принадлежали к первой поэтической жизни Антокольского, то «Катехизис материалиста» возник как бы на рубеже двадцатых и тридцатых годов. Стихийная сила исторических ассоциаций, подчиняющая себе поэта, конечно же, от двадцатых. Сама возможность работы на «социальный заказ», общая направленность цикла, характер выводов — уже от тридцатых, от начавшейся второй жизни Антокольского в поэзии.
В книгу «Действующие лица» вошел также цикл «Париж, вторая серия». Он тесно связан со стихами о Париже, опубликованными раньше, и построен на знакомом нам резком противопоставлении славного революционного прошлого, которым по праву гордится французская столица, и ее настоящего. Таково стихотворение «Республика», во многом определяющее тенденцию всего цикла (позже поэт уточнил его название: «Третья республика»).
Сто лет назад республика была «великаншей», выходившей на битву «с чучелами тьмы». Она влекла людей «не пудрой, не блеском роб и куафюр». Тогда и «прицел был зорок, и были сабли наголо»...
Но вот — над шипром и бензином,
Над воздухом ничтожных слав,
Каким-то стихнувшим разиням
Свой воспаленный взор послав,
Сжав зубы, мускулы напружив,
Встает из пепла и вранья,
Гравюр, и мраморов, и кружев, —
Париж, любимица твоя!
«Сейчас Париж для приехавшего русского выглядит каким-то мировым захолустьем», — писал Маяковский в 1923 году, после первой поездки во Францию. Примерно тогда же было написано известное стихотворение «Париж (Разговорчики с Эйфелевой башней)». В нем бегло намечена тема, впоследствии широко разработанная Антокольским.
Убеждая Эйфелеву башню «возглавить восстание», Маяковский говорит ей: «Для вас не место — место гниения — Париж проституток, поэтов, бирж». Станции метро уже сговорились с поэтом и обещали ему, что они «кровью смоют со стен плакаты духов и пудр». Поэт уговаривает башню бросить «Париж франтих и дур, Париж бульварных ротозеев».
Во взгляде Маяковского и Антокольского на тогдашний день Парижа много общего. Но стихи их вовсе не похожи друг на друга. В поэтике Антокольского вряд ли могло бы, например, возникнуть прямое обращение к Эйфелевой башне, а Маяковский вряд ли стал бы произносить патетические монологи, посвященные прошлому Парижа.
Кстати, именно здесь — в подходе к истории французской столицы — яснее всего сказывается различное отношение обоих поэтов к теме Запада.
