Поездка в Париж, конечно, не прошла бесследно. Возник цикл стихов, который удалось включить в подготовленную еще до поездки книгу «1920 — 1928» (впоследствии Антокольский не раз будет выносить в заглавия книг точные даты: «1920 — 1932», «1933 — 1940»). Новые стихи, впервые печатающиеся в этой книге избранных произведений, отмечены звездочками. Таковы все стихи о Париже: «Балаган», «Химеры говорят», «Химеры действуют», «Бульвар Сен-Мишель», «Манекен», «Итог».
Первые парижские впечатления поэта носят, так сказать, мемориальный характер:
Здесь висельник Вийон шептал за кружкой пенной
Распутные рондо сорбоннским школярам.
Здесь, может быть, Бальзак, мрачнея постепенно,
Распутывал ходы житейских дрязг и драм.
Через несколько лет Антокольский напишет стихотворение о Бальзаке, а Вийону посвятит целую драматическую поэму.
Но и на первых порах он не только фиксирует исторические образы, но сопоставляет их с тем, что возникает перед его глазами сегодня: «И вот едят и пьют. Ползут в музеи. Лезут на вышку Эйфеля. Болеют и блюют». Поэта окружает «обугленный мир», ненавистный юным и отступающий перед всяческой мечтой.
Вывод, к которому приходит поэт, беспощаден: «Так, может, для того и вешали Вийонов, чтоб этот висельник сосал свой ситронад!»
Таковы первые впечатления от вновь увиденного «страшного черно-золотого мира ночной Европы». Тема кризиса и гибели буржуазной культуры, возникшая в стихах о Швеции и Германии, получает в стихах о Париже еще более острое решение.
Наблюдая со своей высоты, «как размножается уродство там, внизу», знаменитые Химеры не только произносят обличительные речи («Химеры говорят»), но создают свой Революционный Трибунал, призванный отомстить за Робеспьера («Химеры действуют»). «Но мы полны своим!» — восклицают Химеры. «Свое» для них — Это революционное прошлое Франции. Они были его свидетелями и не забыли о нем. «Мы вас толстеть отучим! Мы растолкаем, парижане, вас!» — такова их «боевая программа», полностью разделяемая поэтом...
Он все-таки верит, что великий и вечно молодой город вспомнит прошлое, смоет со своих улиц и площадей «танцующий ад лупанаров, бастующий ад мостовых», возродит свои революционные традиции.
Ты вспомнишь — и ружья бригады
Сверкнут в Тюильрийском саду,
Возникнет скелет баррикады,
Разбитой в тридцатом году.
Ты вспомнишь — и там, у барьера,
Где Сена, как слава, стара,
Забьется декрет Робеспьера,
Наклеенный только вчера.
Так пишет Антокольский в стихотворении «Итог». «Ты — сверстник, — обращается он к Парижу. — А если ты предан — хоть песню об этом споем!»
