Мимо нас проезжает пара безопасных велосипедов, за которыми следует колонна белокожих женщин с желтыми лентами на груди. Все женщины разного возраста, но каждая из них скандирует лозунг с выражением твердости на лице. Некоторые из них толкают перед собой коляски, а одна даже бьет в барабан, чтобы все шли в ногу.
Солидного вида дама, сидящая перед нами, шепчет своим дочерям:
— Неужели им больше нечем заняться, кроме как подражать мужчинам?
Одна из девочек тянет себя за косы медового цвета.
— А можно и нам завести такой велосипед, мама? Наверное, на них так весело кататься.
В отличие от велосипедов с огромным передним колесом, их безопасная версия с цепным приводом оснащена шинами и тормозами, поэтому во время остановки больше не нужно спрыгивать на землю. А значит, на таких велосипедах могут ездить и женщины.
Мамаша фыркает в ответ.
— На них ездят только распущенные девушки. Не дай бог я когда-нибудь увижу тебя верхом на этой штуковине.
Трамвай везет нас мимо опрятного дома в колониальном стиле, который выглядит прямо-таки убого на фоне храма, построенного на греческий манер. Пичтри-стрит — главное средоточие высшего общества Атланты; здесь живет так много миллионеров, что, бросив камень, можно задеть сразу троих. Несколько лет назад, чтобы отделить этот островок достатка от остальных районов Северной Атланты, из двух соседствующих ломтиков города-пирога сформировали особый округ. Не все куски пирога одинаковы на вкус.
Дзинь-дзинь! Трамвай подъезжает к нашей остановке — от особняка Пэйнов нас отделяет один квартал, — и Салливан тянет мула за поводья.
— Кто выходит, не задерживаемся! — гаркает Симус.
Старина Джин с непринужденным видом проводит ногой под пустой скамейкой. Он идет по жизни, одним глазом всматриваясь вдаль, а другим отыскивая упавшие монеты. Затем он подает мне руку — точь-в-точь птичья лапка, выглядывающая из рукава поношенной куртки. Вообще-то мы со Стариной Джином одного роста, но сегодня мне кажется, что я выше. Его плечи словно бы стали острее, чем обычно, и даже ребра как будто сильнее выпирают из-под рубашки. Он превращается в скелет.
Мы идем вперед; подол моей серой юбки на целый дюйм выше щиколотки, а швы рукавов постепенно впиваются в подмышки. Если придется быстро сбежать, ретироваться по верхушкам деревьев у меня не выйдет.
Когда я вижу яблони, высаженные на лужайке перед особняком Пэйнов, у меня в груди появляется странное чувство. Оглядываясь назад, я понимаю, что дни, когда я работала в конюшне, были самым беззаботным периодом моей жизни, если не брать в расчет присутствие Кэролайн, но даже она не может испортить эти воспоминания. Время от времени мы с ней играли: она была мамой, а я — капризным ребенком; она была капитаном корабля, а я сидела на веслах и довольно часто оказывалась за бортом. Но мы росли, а вместе с нами росло и высокомерие Кэролайн, и вскоре ее шалости превратили каждый мой день в кошмар.
