— Тихо, товарищ политрук? — услышал Гласов знакомый голос у себя за спиной. Обернулся — Давыдов. Забинтованный, он наклонился к щели, силясь разглядеть из-за спины Гласова, что происходит во дворе.
— Да, притихли малость. Сторонкой пошли. Наш участок для них — запретная зона… А ты бы полежал на матраце, зачем рапы бередишь?
— Да какое тут лежание, товарищ политрук, когда на сердце тошно? У меня из головы не выходит, что нет у нас больше Погорелова. Помните, как он, бывало, сидит и пишет в ленинской комнате, молчаливый такой, серьезный, а ваша Дуся сядет тихонько сбоку, на скамеечку, и попросит: «Погорелов, подарите улыбочку!» А он посидит маленько молча, а потом рассмеется и скажет: «Ну, как не улыбнешься ей?» Помните, политрук?
— Помню, Давыдов!
— Они его тесаками докалывали! Раненого! На нашей земле! Почему же это случилось, товарищ политрук?
— Почему это случилось, Давыдов? — машинально повторил слова бойца Гласов и понял, что они, эти слова, являются и его мыслями.
— Нападающий первым всегда имеет преимущество.
— А почему мы не могли быть первыми?! — настойчиво и страстно воскликнул Давыдов. — Разве мы не знали: кто такие фашисты? Мы должны были сами их врасплох застукать и погнать в Германию. Думаете, мало у нас народа для этого?
— А чего бы ты добился этим, Давыдов? Ну хорошо, предположим, немца мы погнали. Но ведь весь мир нас захватчиками бы считал. А Гитлеру только того и нужно было. Сразу бы завыл: «Глядите, дескать, какой я хороший, смирный, договор выполнял, а большевики на меня напали, германскую нацию растоптать хотят!» Да мы бы сами ему в руки лишние козыри дали! А так сегодня он себя раздел перед всем миром. Все нутро свое хищное выворотил наизнанку.
— Зато вперед идет, — проронил Давыдов. — А мы — в проигрыше.
— Такой проигрыш завтра обернется выигрышем, — уверенно сказал Гласов. — Сломает себе шею Гитлер на войне с нами и перед своим народом тоже оскандалится. Ты думаешь, Гитлер далеко так прорвется? Послушай-ка лучше!
Сквозь щелку в замурованном окне в подвал донеслась глухая канонада.
— Если бы я такое думал, товарищ политрук, то автомат в рот — и шабаш. Нам без Советской власти жизни не будет. Одно прозябание. Я знаю, что его остановят, но сколько крови прольется лишней…
— На то и война, — тихо сказал Гласов. — Но ручаюсь тебе, дорогой, наступит час, когда за каждую каплю нашей крови он ведрами своей, фашистской будет расплачиваться… Ты что, народа нашего не знаешь? Он хороший, добрый народ и со всеми в мире жить готов. Но как его рассердишь — бойся! Бедный будет тот, кто советских людей выведет из терпения!
