— Всё, — сказал старший. — Две тысячи лет лежать будет, никто не найдет.
На третьи сутки после этого события в городе появился человек со следами от гвоздей на руках и ногах. Он ходил по базарам, показывал всем свои раны и утверждал, что он воскресший Иисус Христос. Одни поносили его нецензурной бранью, другие смеялись, третьи из сострадания предлагали стакан вина, но в то, что он воскресший Иисус Христос, никто не верил. Через сорок дней он куда-то исчез, и больше о нём никто никогда не вспомнил.
Геннадий Дмитриев Одесса — 1998
Алексей Иванович сидел у окна и смотрел на умирающую осень. Мелкий холодный дождь бил по стеклам, капельки воды стекали медленно, извиваясь, словно огибая невидимые препятствия. Жёлтый лист прилип к стеклу в верхнем правом углу окна, он дрожал на ветру, и никак не хотел улетать, словно цепляясь за последнюю надежду. Никто не хотел умирать: ни осень, ни этот жёлтый, оторвавшийся от ветки лист, прилипший к стеклу, ни Алексей Иванович. Его сегодня выписали из больницы. Ещё стоял в памяти запах лекарств, ещё звучал в ушах последний разговор с врачом. Хирург-онколог, Валентин Николаевич, глядя сквозь стекла очков на Алексея Ивановича, сказал:
— Вы взрослый, мужественный человек, и я не хочу Вас обманывать. В операции, о которой шла речь вначале, я не вижу смысла. Всё, что могли, мы сделали, Вы прошли курс лечения, остальное зависит от Вашего организма.
— Доктор, скажите, сколько мне осталось?
— Ну, я не Господь Бог, я только врач. Я же сказал, всё зависит от Вашего организма.
— И всё-таки, доктор, — настаивал Алексей Иванович, — ведь Вы сказали, что не хотите меня обманывать, так сколько? Месяц? Два?
— Не более трех. Но бывает всякое, были случаи, когда больные, совершенно безнадёжные с точки зрения медицины выздоравливали, медицина объяснить этого не может, но надежда всегда есть.
— Спасибо, доктор, спасибо за откровенность.
Жил Алексей Иванович один, жена его умерла от рака три года назад, детей у них не было, и он вернулся из больницы в свою пустую, холодную квартиру доживать остаток недолгих дней. Осень догорала, во дворах сжигали умершее лето, дым тлеющих листьев низко стелился над землей. «Три месяца, — думал Алексей Иванович, — сейчас конец ноября, значит в феврале, или в начале марта. Жаль, что не увижу, как оживает природа, как цветут деревья, как появляются зелёные листья. Ничего этого для меня уже не будет. Никогда. А жаль».
Вот и жизнь прошла. Как-то незаметно. И теперь казалось ему, что вся жизнь состояла из сплошных неудач и ошибок. Всю жизнь он занимался не тем, чем хотел, делал это не потому, что ему нравилось, а потому, что так было нужно. Нужно? Кому? Кто сейчас вспомнит скромного инженера, проработавшего всю жизнь в заурядном НИИ? Никто из бывших сотрудников не посетил его в больнице, никто не вспомнил о нем. Его забыли сразу, как только он вышел на пенсию, сразу после банкета, на котором говорили в его адрес красивые слова, зачитывали поздравления в стихах, и тут же на следующий день забыли. Если бы можно было начать всё с начала, поступить в другой ВУЗ, заняться другой работой, найти себя. Но поздно, уже ничего нельзя изменить, осталось всего три месяца.
