А надо заметить, что если о ком и говорили в поселке, так это о Бейше, он прямо-таки у всех был на языке. Понятное дело, что и в доме у Зураке велись о нем разговоры; придут к ее матери приятельницы посидеть — и пошло-поехало. Бейше то, Бейше се… Зураке сразу мрачнела, крепко сжимала губы и всячески старалась делать вид, что ее это не занимает. Однажды невестка Коке, заглянувшая к самой Зураке, принялась вовсю расхваливать Бейше. Зураке резко оборвала ее:
— Тебе бы бросить мужа да выйти замуж за такого прекрасного джигита! Воля твоя, никто не держит. Или возьми его в любовники. Какой мужчина устоит, если женщина сама предложит…
Невестка Коке весьма удивилась таким словам, но попыталась обратить все в шутку и деланно засмеялась. Зураке, однако, и не думала шутить:
— Мы пока еще не видали, чтобы он сделал что-нибудь хорошее. В похвалах тоже нужна мера! Я, например, никак не пойму, что вы в нем нашли такого особенного, только хвалите до небес!
И, резко повернувшись, она ушла в дом.
Невестке Коке тоже ничего другого не оставалось, как уйти, что она и сделала, примолвив: «Ненормальная!»
С беспокойством поглядывала на дочь и мать Зураке.
— Зукеш, ты не больна? — ласково спросила она как-то раз.
— Ничего у меня не болит! — ответила Зураке и прикусила нижнюю губу, стараясь удержать слезы.
Не удержала — расплакалась.
— Да что с тобой, родная? — Мать обняла ее, а Зураке спрятала голову у нее на груди и рыдала все сильней.
— И голова горячая! Пойдем, я уложу тебя, побуду с тобой, пойдем…
Она постелила в саду под яблоней одеяло, заставила Зураке прилечь и долго сидела рядом, поглаживая дочери лоб.
Я убежал домой, а вечером, когда снова проходил мимо их двора, Зураке окликнула меня. Она сидела под яблоней, накинув на плечи материнский теплый чапан. Лицо побледнело, осунулось. Девушка притянула меня к себе и шепнула мне в самое ухо:
— Сбегай к Токо, мой хороший! Пускай придет вечером к нашему саду…
К месту их свидания я пробрался заранее и хорошенько спрятался в кустах. Первой пришла Зураке в новом бархатном жилете и села под кривым старым деревом. Сидела и неотрывно смотрела на закат. Немного погодя явился и Токо. В руках он вертел свою неизменную кепку, давно утратившую первоначальный цвет. Одет он был в заплатанную гимнастерку с расстегнутым воротом. Даже не поздоровавшись, он спросил: «Зачем звала-то?» Зураке не отвечала. Токо нерешительно подошел ближе и остановился, опустив голову. Зураке перевела на него взгляд.
