— Ты уже большой мальчик, а бьешь камнями ни в чем не повинную собаку. Неужели не стыдно? Ты что думаешь, никто не заметит? А я считала тебя неплохим парнем. Если хочешь яблок, зачем воровать? Приходи и ешь, сколько хочешь, а собаку не бей, пожалуйста. Она ведь тоже живая тварь.
Кровь бросилась мне в лицо от стыда. Чуткая девушка, видно, поняла мое состояние. Она было замолчала, но то ли ей жаль стало меня, то ли просто хотелось с кем-нибудь словом перемолвиться от душевной тоски, только она спросила:
— Больше так не сделаешь, Джума?
Голос звучал мягко, ласково, и я вдруг почувствовал себя не нашкодившим мальчишкой, а чуть ли не взрослым парнем, настоящим мужчиной.
— Откуда вы знаете, как меня зовут, сестрица? — спросил я.
— Как же мне не знать, я всех вас знаю. Вы думаете, мне яблок жалко… Да приходите, когда поспеют, ешьте, берите с собой. Мне жалко, что вы зелень рвете, ветки на деревьях обламываете…
Я слушал ее и внутренне ругал себя, давал себе самому слово никогда больше не лазить в сад.
Не прошло недели после этой нашей встречи с Зураке, как случилась у нас большая буря. Налетела черная грозовая туча, засверкали молнии, ветер гнул и ломал ветки деревьев. Дождь хлынул сплошным потоком. Порядком промокнув, я успел-таки добежать до дома Токо, пока буря еще не разыгралась вовсю. Арыки вышли из берегов, гром гремел так, словно земля раскалывалась. Вывернуло с корнем несколько старых деревьев, а в довершение всего ударил крупный частый град. Погибло множество только что начавших летать птенцов, сброшенных с ветвей на землю; взрослые птицы, не в силах уберечь их, попрятались, спасая собственную жизнь.
Буря как началась неожиданно быстро, так же быстро и кончилась. Унесло ветром рваные клочья облаков, засияло солнце. Токо сидел в коридорчике, потягивал самокрутку и спокойно наблюдал за происходящим. «Не спеши, Джума, подожди, пока земля чуть обсохнет», — сказал он мне, но я не послушал и побежал домой. Мать обычно очень беспокоилась, когда я, заигравшись, опаздывал, а я, признаться, доставлял ей немало тревог и забот, — ведь очень часто она меня, единственного ребенка, по целым дням не видела и не знала, где я бегаю. Если я после такой бури сразу не приду домой, мать места себе не найдет. Возле нашего двора над арыком подымается довольно высокая насыпь. Мама взберется на нее и будет звать меня, пока не охрипнет. Потом искать пойдет…
Пробегая мимо дома Дербишалы, увидел я побитых градом воробьев, беспомощно барахтавшихся в арыке. Мне стало жалко их, я принялся вытаскивать одного за другим и сажать на землю. Под акациями, где арык не имел отводных канавок, вода все еще шла через край, широко разливаясь и размывая дувал. Совсем взрослый воробей с поломанным крылом старался увернуться от меня. Вода подхватила его и понесла к забору. Я побежал за ним и сам не заметил, как очутился во дворе. Сад был мокрый, поникший, а на земле прямо передо мной валялись сбитые с дерева спелые крупные абрикосы. Забыв о своем обещании, подобрал я эти абрикосы, примерно с десяток, сложил в шапку и через ту же самую промоину, через которую проник в сад, хотел выбраться наружу, но тут послышался оклик Зураке:
