Раньше, в своей хате, Ита из низкого оконца видела у прохожих только ноги, она говорила, что целый день у нее колени в глазах. Теперь она видит человека всего, с ног до головы. Что бы Ита ни делала, она должна посмотреть в окно. Когда она стоит у плиты, один глаз смотрит в кастрюлю, другой — на улицу. Ополоснет тарелку — глянет в окно, вытирает ее — опять взглянет. Там, на улице, беспрерывно происходят события, которые она должна непременно видеть. Все же еще остается достаточно времени и для домоводства. Не нужно тащить дрова из сарая, не надо топить печь, бегать за керосином. Зажгла спичку, поднесла к горелке — и уже горит синий трепещущий цветочек, одно удовольствие. Поставишь на плиту варить обед и не успеваешь открывать крышки кастрюль — кипит, бежит. Бог ты мой, сколько времени уходило на то, чтобы сварить на керосинке мясной суп, фитили то вытягивались вверх, грозя пожаром, то вовсе пропадали, будто канули в преисподнюю.
Приготовив обед, Ита завернула жаркое в старый ватник, чтобы не нужно было потом снова греть, по старой привычке поставила на окно выстудить компот, хотя из окна совершенно не дуло, затем прошлась по комнатам, осматривая мебель. Покупкой мебели командовала дочь, Лиза. Всю жизнь Ита и Михл, как все порядочные люди, спали на кровати с матрацем, даже с двумя матрацами, и была перина, и были, разумеется, подушки до потолка, в их числе огромная подушка, которую Ите дали в приданое. Теперь Ита по утрам впихивает постельные принадлежности в стенной шкаф, оставляя на тахте лишь крошечную бархатную «думку» с вышитым медвежонком. Тахта низкая, в три вершка от пола, спать на ней все равно что на полу. Дай бог прожить в добром здоровье еще столько же лет, сколько лет можно еще было спать на старой деревянной кровати. Правда, она скрипела, но разве тахта не скрипит еще больше?
В мебельном магазине Лиза даже близко не дала подойти к кроватям, а тащила к креслам и софам.
— Сколько вам нужно объяснять, что теперь на кроватях не спят, это анахронизм, — тихо, чтобы другие не слышали, поучала она своих родителей. — Нельзя войти в дом, если там стоит кровать и на ней высится пирамида подушек. Сплошное средневековье!
Когда Лиза нервничает, у нее на голове дрожит ее высокая прическа, глаза блестят, какие-то чужие глаза, подведенные в парикмахерской.
Ита постояла в большой комнате, прикидывая в уме, как бы получше переставить мебель, потом отправилась в ванную. Пока Михл возится на участке и дочка еще не вернулась с работы, можно выкупаться в ванне.
