Вот как неудачно было вмешательство иноземной политики в наш «домашний, давний спор», окончившееся полнейшим фиаско!.. К сожалению, это бестактное дипломатическое вмешательство держав, по словам г-на Козьмяна, имело очень тяжкие последствия именно для тех, кому оно мнило помочь, то есть для самих поляков: «оно не только затянуло восстание со всеми сопряженными с ним действиями, но и вовлекло в него целые толпы благоразумных людей (пребывавших до того в выжидательном положении) и побудило “Краковское общество” поддерживать восстание в течение долгого времени. В то же время это вмешательство воспрепятствовало соглашению поляков с русским правительством и, задевая и оскорбляя самолюбие России, породило и развило глубокую ненависть (?) русского общества к польскому…»
Так говорит почтенный автор «Rzecz’и о roku 1863», забывающий, по-видимому, отличительную черту характера русского народа, его незлопамятность, исключающую всякую «ненависть» русского общества к польскому.
Не по вине добродушного и незлобивого русского народа польский вопрос стал роковым: как мы видим из книги того же г-на Козьмяна, немало находится виновников этой междоусобной вражды двух родственных славянских наций. Самое возбуждение в 1863 году вопроса об автономии Польши в силу провозглашенного перед тем Наполеоном III принципа национальностей, являлось чистейшим политическим абсурдом, так как в силу именно этого самого принципа Польша, как государство славянское, должна бы была слиться воедино с более крупным славянским же государством – Россией, а не отделяться от него.
Заметим еще, что злой рок помешал полякам в том же 1863 году познать и еще одну политическую истину, ясную, как божий день: к числу своих друзей и в то же время врагов ненавистной им России они сопричисляли и Австрию, которая всего лишь за 15 лет перед тем самым беспощадным образом подавила в Галиции вспыхнувшее в то время (в 1848) польское движение, ту самую Австрию, которая не раз уже изумляла мир дуализмом своей иностранной политики и которая, владея обширною польскою провинцией, едва ли могла настойчиво и искренно желать автономии польского государства, хотя бы и с австрийским принцем на ее престоле, как о том фантазировали поляки немецкого происхождения.
Наконец, какие устои были под этим с виду величественным зданием, выстроенным на песке? Как могло удаться восстание этой несчастной и легковерной, хотя в то же время в высшей степени симпатичной и благородной нации, при том хаосе и усобице, которые не прекратились даже и с наступлением кровавого 1863 года? Какая революция из всех, бывших когда-либо в мире, представляет такой чудовищный и маловероятный факт, как тот, что произошел в Варшаве в самом начале восстания, когда двенадцать отчаяннейших молодых людей, образовав из себя самозваный «комитет» и заказав подходящую для того печать, объявили себя распорядителями судеб восстания и терроризировали весь край, послушно исполнявший все приказы – до убийств включительно – этих таинственных незнакомцев, наименовавших себя «ржондом народо́вым?»…
