С того вечера начались мои мучения. После концерта, едва мы проводили Софико до дому, Вахтанг открыл мне свое сердце. Он сказал, что любит Софико.
— Софико прекрасная девушка, — почему-то совершенно спокойно согласился я.
— Правда, она необычайная, ты чувствуешь это, Тархудж?
— Чувствую.
— Знаешь, как я счастлив?!
— Поздравляю тебя, мне кажется, она тоже неравнодушна к тебе!
Спокойно внимал я восторженной исповеди моего друга. Потом он отправился домой, и я остался один. Мне было как-то не по себе. «Глупости! Я должен выбросить ее из головы!» — твердо решил я, но в ту же ночь убедился, что далеко не все зависело от моего чистосердечного желания, во всяком случае, забыть эту девушку я не мог. Не мог забыть гордость и блаженство, которые испытал в концертном зале, сидя рядом с Софико, Но любовь друга накладывала запрет на эту радость, а поскольку я был единственным, кто знал сердечную тайну Вахтанга, мне каждый день приходилось выслушивать его восторженные излияния, ободрять его, внушать ему надежду, и я всеми силами старался изгнать из сердца образ Софико. Но чем чаще я думал об этом, тем труднее становилось сопротивляться чувству, и, встречая Софико, я бледнел, будто у меня заходилось сердце. А в ту пору, по милости Вахтанга, я очень часто встречался с ней, она привыкла ко мне, и иногда мне казалось, что мое общество доставляет ей большее удовольствие, чем общество Вахтанга, но подобные мысли я пресекал тут же. Софико же не догадывалась ни о моей, ни о Вахтанговой тайне. Она была вольна и свободна, так, по крайней мере, казалось мне. Мы часто гуляли вместе, и я старался вовсю расхваливать своего друга, находил у него всевозможные превосходные качества, в которых судьба отказала мне, и когда Софико соглашалась, когда мне удавалось убедить ее, что Вахтанг во всех отношениях лучше меня, мне становилось не по себе. И все-таки я был предателем, мне, видимо, на роду было написано стать невольным предателем. И именно тогда, когда я, наконец, твердо решил не встречаться с Софико, она пригласила меня на день рождения. Разумеется, я не собирался идти, но Вахтанг зашел за мной и насильно потащил с собой. Начни я чересчур упираться, у него могли возникнуть подозрения, поэтому мне пришлось покориться. Уже не помню, что происходило на дне рождения. Помню только, что расходились мы весьма навеселе. Софико прощалась с подругами на лестнице, обнимая и целуя их. Удивительно нежной выглядела она в этот миг со своими слегка прищуренными глазами. Подвыпивший и беспричинно веселый, спускался я, окруженный друзьями, по лестнице. И вдруг Софико неожиданно окликнула меня:
