Я робко заметил, что, по моему недалекому мнению, как итальянский, так и французский темпераменты трудно совместить с республиканскими взглядами. В ответ на это она положила свою большую бледную руку на мой локоть и пригласила меня на свою виллу в следующее же воскресенье.
— Вы услышите целую дискуссию, — сказала она. — Будет сам Кардинал.
Я спросил, какой кардинал. Гримаса недоумения у нее на лице дала мне понять, что в ее окружении не может быть толпы кардиналов — есть только один.
— Конечно же, кардинал Ваини. Разумеется, в Коллегии в настоящее время вообще отсутствуют неинтересные священники. Но есть один, без сомнения, самый образованный, самый оригинальный и самый привлекательный. Это кардинал Ваини.
Я часто встречал образованность, оригинальность и привлекательность, но только в низших и не столь богатых церковных кругах, поэтому я удивился, услышав о наличии этих качеств у высокого церковного чина.
— Кроме этого, что еще может помочь Франции, этой мятежной дочери? — добавила она. — Кстати, вы не знакомы с нашим Кардиналом? Кладезь учености! И представьте себе, он ничего не пишет! Я бы сказала, если это не будет непочтительным: Его Преосвященство огорчает нас своей пассивностью. Весь мир ожидает объяснения всем этим злополучным расхождениям среди Отцов Церкви. Он — единственный, кто сможет все объяснить. Но он хранит молчание. Мы его умоляли. В его власти использовать для наших целей художественное слово. Одним движением пальца он мог бы привести в действие дело, к которому устремлены наши сердца.
Я спросил, что это за дело.
Она с удивлением посмотрела на меня:
— Ну как же! Обнародование божественного права королей как непреложного догмата Церкви. Мы намерены для этой цели созвать Экуменический совет в ближайшие двадцать пять лет. Я полагала, что вы осведомлены; я в самом деле считала вас одним из наших.
Я ответил, что я — американец и к тому же протестант. Я надеялся, что такой ответ освободит меня от бремени считаться католиком и роялистом.
— О! — воскликнула она. — У нас есть много приверженцев, которые на первый взгляд не заинтересованы в нашем движении. Среди нас есть иудаисты и агностики, художники и даже анархисты, да!
Теперь я был совершенно уверен, что сижу рядом с душевнобольной. «Тебя не смогут запереть в психушку, пока у тебя миллионы», — подумал я. Идея собрать Экуменический совет в двадцатом веке, дать престолам сверхъестественные санкции и утвердить эти санкции наряду со статьями о принудительном вероисповедании — эта идея не просто благочестивая мечта, это безумие. В тот вечер мы больше не возвращались к теме нашего разговора, но несколько раз я ловил ее долгий полусумасшедший взгляд, подразумевающий гораздо большую степень близости, нежели я был готов признать.
