– Активирую экстренный режим, – объявил Буратино.
– Нет! – сказал Малыш. Он решил, что, если превратится в супермена под воздействием чипа, то будет слишком быстр и этим выдаст себя.
Араб глянул на него краем глаза.
– Без паники! Вы со мной.
Невысокий и поджарый, явно главарь этого подразделения, произнёс хрипло, приблизившись на расстояние вытянутой руки.
– Ас-саля́му але́йкум!
Он смотрел на Амира, сразу распознав в нём соплеменника.
– Ва-але́йкуму саля́м, – ответил Амир спокойно, немного даже свысока.
– Скажите, уважаемый, что араб делает в компании евреев? Разве вы не знаете, что идёт интифада, и подобная компания не к лицу приличному человеку?
– Это хорошие евреи… – начал было Амир, но погромщик перебил его:
– Хороший еврей – мёртвый! – заявил главарь.
– Это хорошие евреи, – твёрдо повторил Амир, – они сочувствуют нашему освободительному движению.
– Если это так, пускай произнесут такби́р[16], и мы разойдёмся с миром, – великодушно предложил главарь.
– Нет проблем. Господа, прошу вас, скажите «Аллаху акбар!» – Амир повернулся к евреям и подмигнул.
– Аллаху акбар! – не колеблясь, весело произнёс Бронфельд.
Погромщики обрадовались.
– Молодец!
– Хороший еврей!
Малыш молчал. Повисла напряжённая пауза.
Первым не выдержал Буратино.
– Максим, говори!
Малыш молчал.
Недавно он видел в Сети видео. Худенький, молодой хаси́д с длинными витыми пейсами и редкой козлиной бородкой в широкополой шляпе и очках с мощными стёклами, которые заметно уменьшали его бегающие глазки, имел потерянный вид. За кадром говорили по-арабски и смеялись.
– Скажи «Аллаху акбар!», морда еврейская, – приказал кто-то на иврите.
Морда еврейская моргала, улыбалась и молчала.
– Аллаху акбар! Ну!
– Адона́й элоэ́йну, адона́й э́хад! – смущённо улыбаясь произнёс хасид.
И тут же от удара с него слетели очки, от следующего – шляпа, остроносое лицо исчезло из кадра. Ролик прервался.
Максиму было жалко еврейчика. Чего ему стоило прославить бога на арабском? Ведь слова, которые его заставляли сказать и, которые произнёс он, означают одно и тоже… Но нет! Он предан своей вере и ни за что не будет обращаться к богу по-арабски, даже если его потащат в газовую камеру. Такое упорство, конечно, заслуживает уважения, но оно могло бы быть применено с гораздо большей пользой… Вот если бы в своё время еврейчик пошёл не в еши́ву, где изучал исключительно Талму́д и Тору́, а в нормальную светскую школу и преуспел бы в науках, как подобает прогрессивному человеку третьего тысячелетия, глядишь, он был бы более гибок в сложившейся ситуации и не отхватил бы по щам, подумал тогда Максим. А ещё он подумал, что в том, что он получился такой тёмный, виноват не он – ведь у него никогда не было выбора. Виноват его ре́бе. И ребе его ребе, которые испокон веку забивали детские головы чепухой о том, что никакие науки не нужны, потому что ответы на все вопросы есть в Торе́, их только надо уметь разглядеть. Ибо высшее призвание человека – это толкование скрижалей, дарованных Моисею Господом…
