Если погибнет Альберт, Генрих мне этого никогда не простит и в лучшем случае пошлет куда подальше, а в худшем — станет заклятым врагом всего рода.
Если же погибнет старик, этого не простят его дети, и о сотрудничестве придется забыть. Так что нужно разрулить все с максимальной выгодой и потерями только со стороны соперников.
Но как это сделать, когда все расклады против нас?
— Адмирал! — крикнул старпом. — «Разящий» вышел на связь! Прибудет в наш квадрат через полчаса! Если прикажете, я вызову всю нашу флотилию!
— Прикажите «Разящему» бросить якорь и ждать дальнейших указаний, — проворчал Генрих.
— Вы что-то решили?
— Что тут можно решить? — старик вытащил саблю и с прищуром посмотрел на понурого тощего паренька на подлодке. — Меня всегда учили, что смерть лучше бесчестья. Даже если на кону жизнь единственного сына.
— Значит…
— Значит, я не достоин своих предков, — каленая сталь звякнула о палубу. — Ведь сын для меня дороже позора. Я сдаюсь, Гектор. Прости.
Мысли судорожно завертелись в голове, и наученный горьким опытом разум выхватил из водоворота самое полезное и выстроил в логическую цепочку. Да уж, авантюра та еще, но какой разведчик не любит рисковать?
— Подождите. Надо все тщательно обдумать.
Мы вернулись на мостик и обговорили сдачу с глазу на глаз. После чего по личному приказу синий флаг на радиомачте заменили белым.
Генрих подошел к фальшборту и крикнул:
— Я сдаюсь! Но Гектор отправится со мной и заберет Альберта. Так я буду уверен, что ты не похитишь нас обоих.
— Хорошо. Но больше никого.
Мы сели в спасательную шлюпку, и матросы налегли на лебедку.
Едва днище коснулось воды, я вставил весла в уключины и погреб к субмарине.
Мог бы применить магию, но не стал лишний раз раздражать и без того напряженных янки.
А так сидел к ним спиной, руки заняты, зрение ограничено — никакой, в общем, угрозы.
Зато сам хребтом и затылком ощущал покалывание, а в душу вкрадывалось беспокойство.
Оглянувшись, заметил, что гаубица внимательно наблюдает за нашим приближением, не сводя со шлюпки разукрашенного ствола.
Адмирал корректировал курс покачиванием пальца. А в остальном недвижимо стоял на корме, сунув руки под мышки и неотрывно смотря на злейшего врага.
— Там, на корабле, — неожиданно произнес Кросс-Ландау, — я думал, что справлюсь. Но чем ближе звезды и полосы, тем тяжелее груз на сердце. Боюсь, иного выхода все же нет. Простите.
— Ген…
Спутник выхватил кортик и вогнал себе в грудь по самую рукоять.
