— Папа! — легкий бриз пронзил отчаянный вопль, после чего грянул гром, от которого содрогнулась океанская гладь.
Гаубица изрыгнула сноп огня, а за ним — ослепительный огненный шар.
К счастью, Нимиц успел отвести орудие в сторону, и взрыв грянул в дюжине метрах левее.
И все равно нас залило брызгами, а лодка чуть не опрокинулась, подпрыгнув на волне, как щепка.
— Генрих!
Я подскочил к адмиралу, но как-либо помочь не сумел. Да и никто бы не сумел — разве что только Бог. Острие пронзило сердце, и посреди белоснежного кителя расползалось багровое пятно.
— Не двигаться! — с сильным акцентом крикнул американский матрос.
— Я не знал! — заорал, медленно подняв ладони. — Не стреляйте!
— На колени! — рявкнул Нимиц. — Руки за голову!
Я подчинился — благо и так уже стоял на коленях.
Субмарина подплыла к нам вплотную, и один из янки зацепил шлюпку кошкой.
Честер меж тем сверлил меня таким взглядом, будто хотел прожечь насквозь.
И он бы наверняка это сделал — силы имелись, но честь офицера не позволила свершить самосуд.
И все же несмотря на трагедию, в душе я порадовался, видя, как врага трясло от злости.
Еще бы — столь крупная рыбка сорвалась в шаге от берега.
— Старый лис… — процедил командир, глядя на бездыханное тело. — Снова ушел… Ну хотя бы в этот раз — навсегда.
— И что теперь? — спросил, взглянув на янки снизу вверх и сощурившись от бьющего в лицо солнца. — Я никакие корабли не топил. И тот мальчишка — тоже.
Матросы в нерешительности замерли у края корпуса. Альберт стоял рядом и безостановочно ревел, бормоча сквозь слезы:
— Папа… папочка… Если бы я не убежал тогда… Если бы не я…
Нимиц медлил, разрываясь между жаждой мести и попыткой сохранить лицо — точнее то, что от него осталось.
Все-таки мы не военные преступники — и даже не участники Континентальной войны.
А самосуд над гражданскими навсегда запятнает мундир — пусть даже он от ворота до полы в пятнах пота, крови и мазута.
— Тело — на борт, — наконец распорядился Честер. — А вы — проваливайте.
Янки прыгнули в шлюпку и взяли адмирала за руки и ноги — как безродного пьяницу, замерзшего в канаве.
Но не успели вернуться, как Альберт бухнулся ниц перед мертвым родителем и попытался обнять.
Янки же схватил беднягу за шиворот и толкнул в лодку.
Я поймал наследника, усадил на корму и выпрямился, с ненавистью посмотрев на Нимица.
После чего вытянулся и приставил ладонь к виску.
То же самое сделали и выстроившиеся вдоль борта канонерки моряки.
Честер же затрясся еще сильнее, с трудом сдерживая закипающую ярость.
