Не спал и Майкл Фарадей в своей каморке под крышей. Он был очень взволнован событиями прошедшего дня. Поведение леди Дэви его ничуть не удивило: он уже хорошо знал по опыту, чего можно было от нее ждать. Но то, что сэр Гемфри, которого он уважал, так покорно последовал ее внушениям, неожиданно и очень больно поразило Майкла.
Однако не это чувство обиды и горечи, а другое, радостное чувство волновало в ту ночь Майкла: здесь, на чужбине, одинокий и постоянно унижаемый, он нашел покровителя и друга. Этот крупный ученый, один из самых уважаемых людей в Женеве, говорил с ним так внимательно, так интересовался его работой над светляками, простился с ним так тепло и звал запросто к себе заходить! Впервые с тех пор, как Майкл покинул родину, он встретил такое сочувствие и поддержку, и сердце его было переполнено благодарностью. Майклу совсем не хотелось спать, и он сел писать письмо Абботу. Последнее письмо лондонского друга было печально. Он жаловался на свою коммерческую работу, которая не давала ему никакого удовлетворения, на тягостную зависимость от хозяев.
«Я с грустью узнал о вашем дурном самочувствии, дорогой Бен, — писал Майкл, — и по тому, что я испытывал, я могу судить правильнее о ваших чувствах. Я был очень молод, Бен, когда мы с вами расстались, я не знал людей и света, однако я всегда любил размышлять о том, что хорошо и что дурно. Теперь же, дружище, я приобрел кое-какой жизненный опыт и вижу многое в ином свете, чем раньше…
Я хорошо понимаю все трудности вашего положения. Но, дорогой мой друг, проходя через жизнь, каждый из нас получает двойной ряд уроков: в школе благополучия и в школе лишений. Я прошел еще только первый класс обеих этих школ, но я уже научился видеть, что те вещи, которые представляются нам как несчастье или крайнее зло, на самом деле оказываются благодетельными для будущего нашего развития. Человек должен учиться вести себя достойно во всяком положении, и чем больше опыта он приобретает, тем лучше он будет подготовлен для жизни…
Увы, я тоже чувствую себя несчастливым. Я мог бы высказать тысячу жалоб, но, размышляя обо всем трезво и объективно, я думаю, что мне вообще нет никакой нужды жаловаться на кого бы то ни было. Я просто изложу вам свои обстоятельства.
В Париже сэр Дэви так и не нашел себе подходящего человека, потому что он хотел, чтобы его слуга говорил по-английски, по-французски и немного по-немецки. Между тем англичан в Париже не было, кроме пленных, а французские лакеи по-английски не говорят. Естественно, что он не нашел подходящего человека ни в Лионе, ни в Ницце, ни в Генуе, ни во Флоренции, ни в Риме, ни во всей Италии и не имеет до сих пор другого слуги, кроме меня.
