— Его зовут Майкл Фарадей, — коротко отвечал Дэви. — Не могу сказать о нем ничего дурного. Он весьма добросовестно исполняет свои обязанности.
В небольшой вилле, утопавшей в цветах, стол для обеда был накрыт на веранде. Делярив поманил Майкла за собой и, подведя его к своей жене, представил: — Мистер Майкл Фарадей, секретарь сэра Гемфри Дэви.
Вслед за тем хозяин пригласил всех к столу и сам предложил руку леди Дэви. Но тут произошло неожиданное нарушение светского этикета. Леди Джен отняла свою руку у любезного хозяина и стала объяснять что-то вполголоса мужу. Сэр Гемфри, вместо того чтобы вести к столу хозяйку дома, стоял в замешательстве. Фарадей побледнел и точно прирос к полу.
— Что случилось? — удивленно спросил Делярив.
— Ничего, сущие пустяки, — принужденно ответил Дэви и, отведя профессора немного в сторону, сказал ему по-французски: — Извините меня, но мы думаем, леди Дэви и я, что наше достоинство не позволяет нам сидеть за одним столом с человеком, находящимся у нас в услужении.
Делярив покраснел и, не отвечая Дэви, подозвал слугу.
— Накройте отдельный столик для мистера Фарадея, — распорядился он. — Господа, прошу садиться.
Обед был превосходен, и тринадцатилетний Огюст Делярив ел за троих. У всех остальных аппетит почему-то пропал. Разговор плохо клеился, и леди Джен напрасно расточала блестки своего остроумия. Хозяин несколько раз громко обращался к Фарадею, предлагая ему лучшие куски. А когда после десерта подали вино, Делярив провозгласил тост за науку. Он встал со своего места с бокалом в руке и подошел к столику, за которым в печальном одиночестве сидел Майкл.
— За науку, мистер Фарадей, и за всех, кто истинно хочет служить ей! Давайте чокнемся. — И тихо добавил: — Не огорчайтесь, мой молодой друг. Будьте уверены, что тот, кто хочет унизить другого, унижает только себя.
Майкл ответил ему взволнованным, благодарным взглядом.
Гости уехали вскоре после обеда, но в красивой вилле на берегу озера в этот вечер долго не ложились спать. Хозяин ходил по веранде большими шагами и говорил жене:
— Вот каковы англичане! Такой большой ученый, как Дэви, не может отрешиться от самых вздорных предрассудков, Впрочем, это, конечно, дело его чванной леди, А мне, признаться, понравился этот паренек.
Сэр Гемфри тоже не мог уснуть; он почувствовал молчаливое осуждение своих друзей-швейцарцев; и хотя леди Джен в карете и твердила ему, что все они испорчены глупыми демократическими идеями Французской революции, все же смутное чувство говорило ему, что он напрасно послушался жены.
