У ног моих в воде проплывали мальки, образуя едва заметную рябь; вспорхнули бабочки, словно давая понять, что трава пробудилась ото сна.
Забавы ради я принялся сворачивать из затоптанного газетного листа бумажный кораблик. Пальцы мои устарели для такого занятия, и я — подобно отслужившим свой век корабельным плотникам — не раз вставал в тупик: а как же дальше-то? Сворачивая то так, то этак испещренные свинцовым оттиском газетные страницы, я наконец смастерил свой фрегат и поставил его на землю, среди травинок.
— Филлер мой, счастливая моя монетка, — сказал я денежке, — прилажу я тебе ноги-спичинки, спичечную головку с обгорелыми волосами, выдерну из своей одежки нитку и привяжу тебя к парусу-молочаю. Чем ты не Одиссей?
— Плыви, монетка, — сказал я на прощание, — плыви, прочь!..
Стоял мой филлер на палубе, как важный барин. Но вот желтые паруса подхватило ветром, и фрегат медленно закачался на мутных водах… Как бы хорошо и мне метнуться вослед неуклюжему суденышку и затонуть в этой луже вместе со своим единственным и последним сокровищем!..
Из этих дум меня вывел внезапный рев заводского гудка. Пришли в движение тележки над моей головою: пустые вместе с солнечным светом поплыли к карьеру, полные понесли глину к кирпичным прессам. Раздался глухой грохот: рухнула, дробясь на куски, взорванная динамитом высоченная стена глины.
Перепрыгнув через канаву, я бегом припустился к конторе. Заранее было известно, какое объявление выставят там, и все же я подошел вплотную к стеклянному окошку, чтобы прочесть: СЕГОДНЯ НАЕМА РАБОЧИХ НЕ БУДЕТ.
Я тотчас сунул руки в карманы: к чему утомлять себя, попусту размахивая ими? Засунуть бы в какой-нибудь гигантский карман и ослабелые, подкашивающиеся ноги, а заодно и всю свою окаянную жизнь! С каким удовольствием я вылизал бы языком кухню, лишь бы получить работу!
Мелькнула мысль: насильно вторгнусь в какую-нибудь мастерскую, стану к станку, возьму в руки напильник и начну работать. Вздумает кто-либо меня оговорить или прогнать восвояси — а я и ухом не поведу, буду шваркать напильником до глубокой ночи. Авось и дадут мне что-нибудь за мою работу.
Я шел, глядя на свою хилую тень; временами казалось, что у меня по правую и по левую сторону множество таких теней и набегающий ветерок возносит то одну, то другую из них ввысь, к темнеющим облакам. «Должно быть, они умерли», — с легкостью подумал я.
Я обратил свои стопы к Пешту, за объявлениями в «Свежем выпуске». Мост через Дунай остался у меня позади, блистательный королевский замок — тоже. «Хорошо бы, — думал я, — стать светильником в королевском замке! Или троном… или… впрочем, это уж и вовсе невероятно — поваром на кухне!»
