Новеллы | страница 19



Так брели мы с ним домой с осеннего праздника сбора винограда… Я возносил к небесам страстную молитву, дабы помогли они мне хоть раз оборотиться кудесником, с уст которого не пламя, как у факира, полыхает, но исторгается облачко спокойствия и всеблаженства. Да глаголет устами моими сама природа и возгорится всеми цветами меланхолически скорбной осени, пусть взыграет она едва слышными отголосками веселых празднеств на дальних виноградниках… а больная, заключенная в четырех стенах влажной погодой, пусть увидит все это великолепие своим жадно распахнутым взором.

И я молча поторопил Тира. Я дрожал от страха, что колдовская сила моя иссякнет и цветы с полей увянут при нас. А тогда не дождаться нашей больной утешительной радости.

И впрямь — о, проклятье! — стоило лишь мне об этом подумать, как пылающая горним пламенем душа моя вдруг стала иссушаться, и я молитвенно стиснул руки:

— Господи, дозволь хоть единожды сбыться благому! Не лишай нас дара своего в сей миг, у порога свершения.

В глазах моих дрожали слезы. И вот, внезапно почувствовав, как все возвышенное иссякает, незримо улетучивается с уст моих, я судорожно ухватил Тира за руку, повлек его за собой и бросился бежать.

Тир, окрыленный надеждою, мчался вослед, но ветви и цветы мешали ему. Он отстал, потерялся во мгле, но мне было не до него; прижимая к себе сорванные с полей цветы, я прорвался сквозь толпу насмехавшихся над нами людей. И вот я увидел утлый домишко той хворой женщины.

В окнах хижины было темно, и не доносилось оттуда чахоточного кашля. Я остановился, чтобы обождать Тира.

Тир стремился ко мне что было сил, геройски сражаясь с побегами зелени, обвившей его ноги, и когда на последнем дыхании он догнал меня, то протянул мне в ладонях землю и пучок травы.

— Это отдай ей ты, — сказал он.

И мы, тяжело дыша после бега, но уповая на лучшее, перешагнули порог дома…

Внутри горели свечи, толпились соседки — скорбные, с бледными лицами. Тир отчаянно вскрикнул, рванулся вперед, припал своей разукрашенной цветами грудью к телу усопшей жены.

Голова его в цветочном венке покоилась на изболевшей, чахоточной груди, руки в зеленых гирляндах обвили талию ушедшей любимой, а оплетенные вьюнком ноги дрожали, когда он поднял покойную с одра и, обрати ко мне испуганно-молящий взор, произнес:

— Кудесник, помоги…


1928


Перевод Т. Воронкиной.

ПОГРЕБЕНИЕ

С тяжелым сердцем шел я к своей милой. Она, бедняжка, расплылась, располнела, тайком вынашивая плод. Дом, где она жила в прислугах, был невысокий; я увидел его, огибая площадь Святого духа со старинным памятником Флориану.