Вот и теперь, играя крашенными в разные цвета бараньями ладыжками, при всяком Гошином выкрике, жался, по-птичьи дрожжа, к ногам бабушки Маланьи, толстым, раздутым водянкой, которые казались еще толще, обутые в суконные, осоюзенные кожей ичиги. Старуха шипела сквозь обиженно поджатые губы, исподлобья косилась на крашеную переборку, за которой похмелялся Гоша Хуцан.
— Безмозглый поп тебя крестил, — зря не утопил, прости мя Господи,— тряской щепотью перекрестилась на икону с запаленной по случаю Покрова Богородицы золоченой лампадкой; и опять пожалела, что не утоп Гоша во время крещения, забыв по старости ума, что тот, по кровному батюшке еврей, вовсе даже и не знал купели Божией. — У-у-у, винопивец проклятый. Остатню совесть пропил… Церкву порешил… — вдруг вспомнила она далекое-далекое и горестно покачала головой, оглаживая внука по волосенкам, ему же и высказывая обиду. — И как ишо руки не отсохли, как земля доржит, прости, Господи, мя грешную, — она опять побожилась.— Ну да, погоди, погоди — дождесси ишо. Бог-то не Микитка — повыломат лытки.
Бабушка Маланья зимовала и летовала в тот год у сына Петра, прикочевав к нему от дочери из соседней деревушки, но, недовольная тогдашней Краснобаевской жизнью, гульбой своего постаревшего чадушки, ладилась обратно к дочери. И шибко серчала старуха, что в доме сына, как на проходном дворе, вечно толклись пьяные мужики, навроде Гоши Хуцана, — его, будь на то ее полная воля, и близь порога не пустила бы, не то что за стол сажать, закуску подавать. Еще старухе шибко не глянулось, что в горнице, по соседству с божницей, висели в сумрачных рамах портреты Энгельса и Маркса, которые Петро …тоже коммунист, навроде Гоши Хуцана… приволок из погоревшей избы-читальни. Но приходилось терпеть… не в своем дому, знай сверчок печной шесток… и лишь ворчала потихоньку, жалуясь то молодухе, то внуку Ване, утехе своей на закате лет.
Мужики выпили, душа беседы запросила.
— А ты с каких пирогов вчерась загулял? — спросил Никола, и Гоша не утерпел, похвастал:
— Исай Самуилыч приезжал… Помнишь Лейбмана?.. Директором в «Заготскоте» заправлял.
— Помнишь… — зло усмехнулся Никола, поминая свое горькое. — Я через него из рыбохраны вылетел. Это когда с сетями их прижал… — Никола оглянулся на мать, которая возилась у печи с чугунками, и потише прибавил. — Вместе с Петрухой Краснобаевым…
— Дак чо, ежели ума нету. Глаза надо было пошире разуть…Увидел бы, на кого руку подымаш… А потом, нужны Самуилычу наши воньки окуни, ага. У него там икры и черной, и красной, и серо-буро-малиновой… хошь в зад пихай. Отдохнуть на озеро выехали, выпить, закусить. Петро и сеть-то кинул, чтоб на варю поймать, свежей ушицей Самуила отпотчевать. А ты…
