«Ты, Груня, ничо худого не подумай… Забежала Тося по соль, да чо-то занедужила, голова закружилась. Пришлось уложить…»
«А сам почо рядом лег?»
Гоша задумался: почо рядом лег?.. но Груня ехидно подсказала:
«Сухари сушить… У-у-у, блудни!»
Кинулась баба волчухой, чтобы Гошиной марухе кудри расчесать, тут мужик и улизнул от греха подальше. Следом вылетела пробкой и Тося-разведенка… Как уж Рыжаковы потом примирились, никому не ведомо, — сор из избы не выносили, под лавку копили. Но потешный слух, — как Груня прихватила мужика в родной избе с ночной пристежкой, и выдрала той клок шерсти с беспутой головенки, — дивом высочился из кондового Гошиного пятистенка и пошел шататься по селу, теша мужиков и яря мужних женок. Да и как было слуху не высочиться, ежели сразу три мужика — Петр Краснобаев, Никола Семкин, Митрий Шлыков, прозываемый Хитрым Митрием, — уже подвалили к Гошиной избе…кололи у Хитрого Митрия быка, выпили под свеженину, мало показалось, вот и дунули к Гоше. Уж брякнули железным кольцом об калитку, где пугала надпись «Острожно, злая собака»… кто-то сверху гвоздем по краске приписал: «злой хозяин»… и тут с визгом вылетает из ограды полуголая Тося, а следом Груня с кочергой. Как не захлеснула бедную…
— Аксинья, бравая ты моя, — улыбнулся Гоша на материны слова, — ты покажи мне бабу в деревне, которая бы за это дело мужика выперла?! Я своей так и сказал: раз сама ничо не можешь, сиди и молчи в тряпочку. А я мужик ишо в соку.Терпи…
— Терпят бабы, деваться-то некуда.
— По-доброму-то гордиться должна, что мужик у ей, хошь и в летах, но не развалюха, как иные… сплошь и рядом. Девки ишо зарятся, не говоря уж про баб… А потом, как баят: сучка не захочет, кобель не вскочит. Во… Так что, Ксюша, мужик-то и не виноватый, ежли не силком…
— И язык-то у тя блудливый, что бык бодливый, — отмахнулась мать.
А бабушка Маланья, брезгливо скосившись на переборку, посулила Гоше:
— Но ничо-о, Хуцан… ничо-о, на том свете подвесят за муде… пороз нелегчанный.
Хоть и перевалил полвека, за Гошей, особливо по-бабьей части, и молодым было не угнаться. Вызрел мужик приземистым, кряжистым… весь в корень ушел… на лицо жарким, хоть сырые портянки суши; щеки лоснились, точно смазанные гусиным салом,— недаром продуктовыми складами ведал, наел ряшку; черные волосы, с кучерявинкой, но глубокими прокосами от висков, потно липли к низкому, стесанному до бровей, изморщиненному лбу. Баял он по-тутошнему, но на обличку, вроде, и не русским вышел, не то жидоват, не то цыгановат. Таким и запомнился маленькому Ванюшке, который страх как пужался его, когда тот вваливался в избу и ревел по-бычьи, терзая несчастную гармонь. Случалось, Ванюшка с перепуга залазил под кровать, откуда мать выгоняла его ухватом или выскребала кочергой.
