Столы накрыли в притрактовой каменной столовой, которую еще в тридцатые годы сотворили из сельской церкви, своротив кресты, луковицы и купола. Лишь до колокольни руки так и не дошли, и торчала она скорбным укором посреди села, примыкающая к трактиру, убого чернеющая выбитыми очами, с дурнопьяной травой по замшелому куполу. Как и во всякой деревенской харчевне, в трактире имелось два зала: большой, для черной кости, — сырой, облупленный, похожий на казенную баню, и малый, потайной, — для белой кости, хвастливо обшитый прикопченной фанерой, с тюлью и огрузлыми портьерами на окнах, с картинами в золоченных рамах, с хрустальными рюмками, с фикусами в кадках и радиолой — буги-вуги плясать. Там, в малом зале, и накрыли столы, да так щедро, что столешницы под хрустящими скатёрками аж прогнулись от дорогих и неведомых наедков, напитков, отчего чернокостные застольщики робели к ним прикасаться, налегая на водочку и селедочку.
Коль Исай Самуилыч вырос в торговую шишку республиканского размаха, то здешние начальники, притомив застолье, плели и плели долгие, льстивые здравицы в честь высокого гостя. Но Самуилыч, мудрец, слушая лесть в пол-уха, снисходительно усмехался в смолевую, тронутую изморозью, холеную бороду и нет-нет да и весело переговаривался со старым товарищем и сродником Петром Краснобаевым. Когда охмелевший торговый народец, распрягся, заговорил враз, уже не слушая друг друга, когда на винных парах закачалось «Черноморское танго» и распаленные мужики потянули в круг холеных товароведок и толстомясых продавщиц, Исай Самуилыч, вынув пачку «Герцоговины Флор», решил перекурить. Минуя кухню и подсобку, прошел на хозяйственный двор трактира, откуда во всю алую закатную ширь отпахнулось Сосновское озеро, а за ним, будто, виделось другое, берега которого дыбились сизыми хребтами. Следом за гостем, опьянев и осмелев, потянулся и Гоша Хуцан, — вроде, перемолвиться с глазу на глаз. О чем уж они судачили, Бог весть, да, чуя неладное, Петр Краснобаев, с трудом выбравшись из застолья, кинулся во двор… но уже ни Гоши, ни Самуилыча во дворе не нашел, — как сквозь землю провались. Перепуганный, с выкаченными глазами, Петр влетел в трактир, переполошил народ, который бросился искать гостя.
Петр и надыбал свата в дряхлой колокольне, где тот бездыханно валялся на мусорной куче с кровавым колтуном в черной, с проседью кудре, что еще вилась за ушами и на затылке. Мужики обмерли, бабы заголосили… Но тут наехала больница, милиция, и Самуилыча …тот оказался живым, лишь от удара вышибся из памяти… втащили в «неотложку». А Гошу Хуцана… и Петр Краснобаев, и другие застольщики показали, что тот вышел из трактира следом за гостем… Гошу, поймав за селом, скрутили в бараний рог и впихнули в «черный воронок».
