Сначала она легонько царапала изнутри рёбра Брегира, но с каждым разом становилась всё сильнее и сильнее, будто что-то стремительно росло внутри и пыталось выбраться наружу, переломав мужчине рёбра и раскурочив грудь.
Цесаревну увели спать. Первую половину ночи под её дверями дежурил второй телохранитель, и у Брегира появилась возможность отдохнуть. Он отошёл подальше от пирующих, пытаясь напиться свежего ночного воздуха, но сокрушительные приступы не давали ему сделать глубокий вдох. Из последних сил сдерживая крик боли, он упал на колени и схватился за грудь, из которой будто живьём вынимали рёбра, и, прежде чем всё погасло, услышал полный ужаса визг одной из тех шептавшихся девушек, которая решилась пойти вслед за ним.
Когда он очнулся, было ещё темно, костёр догорал, но пирующих и след простыл. Брегир лежал внутри огромной клетки и был совершенно наг, если не считать парного амулета, болтавшегося на его шее на длинном шнурке. Во рту стоял металлический привкус крови.
Окинув клетку беглым взглядом, он увидел свою одежду, перекинутую через поперечный прут, поднялся, протянул руку, чтобы взять её… и сердце пропустило удар: рука была по локоть в засохшей крови. В чужой крови. Как и его грудь и, наверняка, лицо тоже. И тут он понял, что произошло. И это понимание навалилось на Брегира, словно могильный камень: ни вдохнуть, ни пошевелиться. Что ж, так и будет. Могильный камень. Вместо почётного воинского костра павших в бою.
Костёр погас. Небо заволокло тучами, обещавшими хмурое утро. Наступил самый тёмный ночной час. Брегир не сразу услышал, как старая Келлехерд зовёт его по имени. И не сразу узнал её, подобравшуюся к клетке под покровом темноты. Он вскинул уроненную на грудь голову и с трудом поднялся, отлепившись от решётки, которая оставила следы на его спине сквозь ткань рубашки. Старуха с видом заправского воришки железным зубцом одного из цесаревниных гребней ковыряла скважину амбарного замка, висевшего на дверях клетки.
— Давай, сынок, тихонько, тихонько… вот сейчас! — замок щёлкнул, отворившись, — цесарь велел, чтобы деревенская травница приготовила для тебя отвар… чтоб без боли… и быстро, — зашептала нянька, — но я думаю, всё от того случилось, что ты давеча кровь пролил — убил разбойника. Луна же нынче не полная и не новорождённая. А только это и было, чего раньше не случалось, после стрелы-то той. Но цесарь-то наш, батюшка, сам по себе умный, меня, дуру старую, не слушает. А ты иди, сынок, иди скорее! Если крови больше проливать не будешь, то и, боги милуют — проживёшь, как человек, — старушка подталкивала телохранителя в спину сухонькими ладошками, будто без этого он бы не ушёл. А он и медлил. Обернувшись, Брегир снял со шнурка на шее один из парных амулетов и сунул в её руку, благодарно сжав морщинистые пальцы.
