— Видишь, что вы со своим цесарем наделали, — усмехнулась она сквозь слёзы, — развела вам тут болото! — она вытерла глаза рукавом. — Какой-то дурень сказал, что меня отведут попрощаться. Но отец всю жизнь учил меня делать так, как говорит сердце, и не слушать глупостей. Я не собираюсь прощаться с тобой, Брегир, и ты не смей, — её голос звенел отчаянной, взведённой до предела, словно арбалетная тетива, уверенностью, — потому что всё будет хорошо! — Не позволяя ему ответить, она поцеловала его так пылко, что наконец догнавший её цесарский слуга мигом отвёл глаза и покраснел, словно спелая малина.
— Вот, — Гленнвен сняла с руки плетёный кожаный браслет с янтарными камушками, затянула его на запястье Брегира и прижалась щекой к его ладони, — я с тобой. Кем бы ты ни был, я люблю тебя. Но, прошу тебя… для меня… ради меня — оставайся собой!
***
Брегира заперли в самой надёжной камере. Цесарь распорядился, чтобы её подготовили: вычистили, насыпали свежей соломы, поставили широкую скамью с тюфяком. Не отказали и в просьбе телохранителя, оставив на скамье моток тонкого кожаного шнура и мешочек с самоцветами. Брегир попросил обычных бусин, но цесарь велел сделать их из драгоценных камней.
В неровном луче лунного света, который струился из маленького оконца под самым потолком и слабо отражался в самоцветных гранях, Брегир почти на ощупь сплетал тонкий шнур затейливыми узлами, нанизывая камни. Сложный узор, за которым из-за недостатка света трудно было уследить, требовал громадного сосредоточения. Выплетаемые пальцами узлы не давали отвлечься на узлы не менее тугие, в которые в эту ночь заплеталась душа Брегира.
Когда на рассвете отворилась дверь темницы, самоцветный браслет для Гленнвен был готов. Он получился такого размера, что она смогла бы носить его вместо своей старенькой налобной тесьмы.
Но она надела его на запястье, в несколько оборотов.
Проклятье не сработало. Ни сейчас, ни в ночь рождения луны, на которую Брегира на всякий случай опять заперли. И теперь можно было сказать со всей уверенностью: тёмные чары, предназначенные для цесаря, на телохранителя не подействовали. Жизнь вернулась в своё русло.
***
Наступило лето, и цесарь с цесаревной отправились в соседнее государство на королевскую свадьбу. Сопровождаемый стражей караван слуг, нянек и повозок, нагруженных сундуками с подарками для новобрачных и нарядами цесарской семьи, длинным поездом растянулся вдоль широкого наезженного тракта. Четверо телохранителей ехали по обе стороны крытой повозки цесаря, внимательно всматриваясь в мирную даль цветущих полей и прохладную тень дремучих лесов.
