— Можно ехать быстрее? — спрашивает Мопся, не успев, как следует, сесть — Не так, как в тот раз. А то магазины закроются.
— Ещё только восемь утра, — Ботинок встряхивает правой рукой, обнажая любимые часы нелепой советской конструкции — Они и открыться-то не успеют.
Мопся не слушает.
— Зачем тогда такое авто, если у тебя на нём всегда только сто двадцать? — делает вывод она.
— А скорость здесь для всех между прочим одна. Сто двадцать. А в городе — шестьдесят. — отвечает Ботинок.
Мопся презрительно улыбается. Но Ботинок не обращает внимания на неё. И на газ пока нажимать не спешит.
— Сколько нам ехать до Хельсинки? — интересуюсь я, но не потому что озабочен ранним закрытием магазинов, а просто-напросто оттого, что рассчитываю ещё немного поспать.
Ботинок делает неопределённый жест рукой. Долго. Спи, давай, дядя Шарик.
Голова моя согласно кивает, откидывается назад и проваливается в сон без посторонней помощи. Кажется, я даже успел захрапеть.
— Артём, не вздумай спать пристёгнутым, — будит меня строгий голос с переднего сидения. Мопсе скучно.
— Затечёт всё. Немедлено отстёгивайся и ложись спать нормально.
Говорят, что в газетах только и пишут о том, как русские ездят по Финляндии непристёгнутыми. И икону перед собой держат на всякий случай, чтобы отвела беду. Никаких икон в нашей машине нет. Это всего лишь Мопся оборачивается и смотрит на меня с видом ужасной иконы Страшного Суда. Это заставляет меня прогнать из головы сон и принять решение не спать до самого Хельсинки.
Надо только поинтересоваться, сколько мы уже проехали и почему стоим?
Протираю запотевшее стекло. Выглядываю и неожиданно вижу перед собой свой двор и уставившуюся прямо в промытый от изморози кружок на стекле, подружку Шубу. «Ведь и не выехали ещё», — разочарованно думаю я и пользуюсь случаем рассмотреть Шубу поближе. А Шуба то оказывается вся щербатая. И волосы у неё как у Бабы-Яги или как будто не мылась. Но в целом мне она весьма симпатична. Вот только возраст её так сразу не определишь. И татуировки у неё совсем некрасивые. Просто корявые надписи, как на моей записке, да и всё тут.
Но почему такая задержка? Становится неудобно за непристёгнутого отца и за то, что я как маленький, сижу на безопасном заднем сидении.
— Вперёд, — бормочу я. — Скорее. Да поехали же, наконец…
Ботинок наконец даёт газу. Мы неуклюже выкатываемсяс парковки, едва успевая объехать выползающую подышать морозным воздухом бабушку. Кудряшка почти влюбленно поглядывает на моего отца и несколько более сдержанно на его Мопсю. А потом удивлённо рассматривает наш автомобиль. Ещё бы. Автомобиль отца стоит всех автомобилей Финляндии. Огромный, грузный, по праву считающийся чуть ли не грузовиком. Не то броневик с Площади Ленина, не то гусеничный советский танк, как на картинке о чешском перевороте.
