Белк с присвистом вскочил и неуклюже пронёсся со шваброй наперевес.
Только что он был в одном, а теперь уже скачет в другом месте. Больше, конечно, раскидал, чем убрался.
И хорошо. Больше убирать мы сегодня не будем.
Но Джек Дэниелс продолжает влиять на меня так, что все по плечу. Я беру половую тряпку и вешаю её через плечо как римский император тогу. А потом открываю книжку пианино и надрывно жарю «Штиле Нахт Хайлиге нахт». До рождества осталось ровно пятнадцать минут. Ну, разумеется, если часы с троллями не соврали.
Мопся садится на корточки и принимается выскребать из углов грязь.
Я морщусь. Мне не нравится, как она это делает. Вовсе не так, как диснеевская принцесса. Скорее как злая ведьма из подобного мультика.
В этот момент на кухне увесисто чихает Телониус Белк.
Мопся подпрыгивает на табуретке и заходится истошным возгласом «Крысы!»
Под этот крик открывается дверь, а в ней вырастает Ботинок.
«Какие крысы, Мопсель!» — сердится Ботинок, снимая шляпу — «Скажи на милость, какие могут быть крысы в конце декабря!». Это задерживает приготовившуюся к истерике Мопсю минуты на две. А мне только того и надо. Я бегу на кухню и умоляю лишь об одном. Чтобы Телониус Белк наконец заткнулся в тряпочку.
Получается примерно так, как с Альфом — когда пришельца прячут на кухню и тому приходится невыносимо страдать. Но Телониус Белк не Альф. Размерами он существенно больше. Поэтому когда он страдает, слышится это гораздо отчётливее.
Ботинок, помолодевший вдруг и стриженый наголо — совершенно непривычное для меня зрелище. А ещё он похудел. Не сильно, но сразу видно, что спортом человек занимается.
Вместо рукопожатия он протягивает мне дряхлый, дырявй, будто обкусаный собаками чемодан. И вдоволь насладившись тем, как я при виде его морщусь, скромно добавляет:
— Тебе. Всей оперой выбирали.
Это он имеет в виду, что в его опере появился бесхозный инструмент, подлежащий списанию? Или действительно выбирали? Из скольки? Из одного? Или из тысячи?
Видно, что этот саксофон — не лучше предыдущего.
Вместо ответа я придирчиво осматриваю его со всех сторон и нахожу ту самую оркестровую пипочку. Уже хорошо. Осматриваю далее. Тоже всё хорошо. Возможно, Телониус Белк расскажет об этом побольше.
Остаётся только вопрос, из какой задницы достали этот чемодан, и что мне делать с протёршейся от времени пальмой на саксофоне. «Пальма» — бормочу себе под нос я. Ботинок глядит на меня испуганно и задумчиво. Пальма — это верхняя боковая секция правой руки. Ре третей октавы и выше. Полгода назад я и слов таких не знал. А тут — гляди ка, старик — научился. Откуда только берётся всё это?
