— А сколько лет было умершему?
— Тридцать семь…
— Какой молодой-то! А что так?
— Да, попивал он. Ну, а пьяный-то, чуть что и где-то свалится. На холоде, так и на холоде. Да и травмы на этой почве имел.
— Эх, — вздохнул я, — это все и сказалось. Нисколько мы не задумываемся и не бережем себя, пока молоды.
— Вот то-то и оно-то, — вторит водитель. — И он ведь перед смертью каялся: «Вернуть бы десять лет, так по-другому бы жить стал».
Снова помолчали.
— А ты, что в деревне живешь? — вновь заговорил водитель.
— Да нет, — говорю. — Мать у меня здесь. Приезжаю помочь. А я сам в Шексне, на втором.
— А я в Нифантово. Раньше-то по леспромхозам мотался. Главным механиком был. А потом в семьдесят первом году мне ногу отрезали. — Спазмы сосудов! А тут в Шексне птицефабрику построили. Брат меня сюда переманил. Квартиру получил одним из первых. А вы-то где работаете? Вроде бы я вас где-то видел?
— Возможно, — говорю. А сам думаю, что в свое время, будучи корреспондентом газеты, часто приходилось бывать в хозяйстве директора птицефабрики Валентина Федоровича Муравьева и освещать строительство и запуск птицефабрики. Но своему собеседнику это утаил:
— Я на заводе ДВП работаю.
— Правда, ли, — спрашивает, — у вас там директора арестовали?
— И не только его. А человек пять, наверное. На днях вот, и начальника цеха Ноженко.
— А за что?
— Делом этим московская милиция занимается. Одни утверждают, что сплавляли неучтенную плиту. Выпускали из нее где-то мебель и выручку делили. Другие — брали взятки в крупных размерах. Время покажет.
За разговорами незаметно проехали чебсарский перекресток и стали подъезжать к мосту через речку.
Водитель вдруг воскликнул:
— Это Роица?
— Да. — киваю, — речка Роица, — а сам чувствую, что собеседник что-то хочет рассказать по этому поводу. И точно.
— Как-то сын у меня домой живую утку принес. Крыло подбито. Мы с матерью руками разводим: «А что с ней делать-то»? «Как что? Ощиплите и зажарьте. Люди специально ходят, мокнут, стреляют уток, а вы, — говорит, — не знаете, что с ней делать?»
Сын уехал в город, а мы с матерью на пиршество так и не решились… А на другой день собрались в Вологду, на праздник к своякам. Мать, — говорю, — возьмем с собой утку. Посадили ее в коробку. Доехали вот до речки и глянули друг на друга. Давай, — говорит, — отец отпустим ее. Давай. — говорю, — мать. И так она у нас хорошо поплыла! Как проезжаю это место, так и вспоминаю нашу пленницу.
