– Канзас? – Дженкинс помотал бородой. – Слыхал, что это засушливые места, но я куда больше высох. Этот город вроде бы сжег Куонтрилл в Гражданскую, и лучше б его не отстраивали. В кармане ни пенни, ладно в бутылке чего-то осталось, не то бы помер от жажды. С Эб надо что-то делать, сынок, – это ведь она, да?
Мэтт кивнул.
– Стар я уже для таких делов, мне б в качалке сидеть с кувшинчиком. С этой девкой надо чего-то делать.
– Боюсь, уже поздно, – сказал Мэтт.
– В том-то вся и беда. Годков на шесть запоздали. Ты ученый человек, скажи, что нам делать?
– Не могу вам сказать. Думать об этом и то не могу, иначе ничего не получится. – Был у Мэри ягненок… – Хотите ударить меня – валяйте. Все это случилось из-за меня.
Ручища Дженкинса легла ему на плечо.
– Да ладно тебе, сынок. Не ты, так другой. Ежели Эб чего втемяшится, из нее уж не выбьешь. И утихомирить ее нельзя ни в какую, а злая она хуже, чем все ведьмы геенны огненной.
Мэтт дал ему десять долларов.
– Это чтобы великую сушь одолеть. Постарайтесь забыться, может, в скором времени что-то изменится.
– Хороший ты парень, сынок. Только сгоряча ничего не делай.
Был у Мэри ягненок…
Дженкинс, вскинув руку в прощальном салюте, повернул за угол, и его гигантская тень ушла из мира живых.
Мэтт вернулся на Массачусетс-стрит, дошел до машины и почти физически почувствовал, что Эбби здесь, совсем близко. Она окружала его, как облако пыли, видимой только при определенных условиях, – полуангел, получертовка, полулюбящая, полуненавидящая. Нестойкая смесь полярных противоположностей, нежизнеспособная комбинация.
Она не виновата, со вздохом подумал Мэтт. Он сам ввязался в это из любви к науке, но наука не властна над женщиной. Освобождая женщину, она не в силах ее понять. Эбби – женщина, наделенная могуществом богини, но оно ни к чему ей. Она хотела только одного: выйти замуж. Это он, Мэтт, пробудил в ней неведомые ранее силы и теперь расплачивается за то, что содеял. Закон действия и противодействия непреложен.
Когда Мэтт приехал на Седьмую улицу, настала теплая ночь, и вокруг фонарей кружились ночные мошки. Он остановился у старого желтого – возможно, когда-то белого – дома за узорной чугунной оградой, кое-где покосившейся.
На звонок Мэтта вышел профессор Франклин, декан его факультета.
– Мэтт! Не сразу узнал вас. Что так быстро? Я думал, вы надолго засели в Озарке – не говорите только, что уже закончили книгу.
– Я ее не закончил, но хотел бы поговорить с вами, если позволите.
