Да, забыл сказать, что два сына и дочь Николая-Григория Чукова погибли в Ленинграде во время блокады. Съели ли их крысы, или их трупы сожгли в печи на месте нынешнего парка Победы, или бросили в общую траншею на Пискарёвке, как моего деда, — этого я не знаю.
К тому времени останки отца Владимира уже истлели во влажной новгородской земле. А может быть, остались нетленными. Может быть, их ещё обнаружат и станут почитать как святые мощи.
Такая вспомнилась история про ученика и учителя.
Вот надо же, у меня в кармане книжечка «Новый Завет». Нашлась, а я думал, что давно потерялась. Эту маленькую карманную книжечку, отпечатанную мелким шрифтом на тонкой бумаге, мне привезли тайком из-за границы в советские времена, когда всё такое «религиозное» было запрещено. Я всегда носил и возил её с собой; однажды её отобрали при обыске, но вернули. Спасибо майору милиции, что не стал шить дело, а то могли бы и меня посадить вместе с нею. Несколько раз она терялась, находилась и в конце концов потерялась окончательно. Так я думал. А вот — чудесным образом нашлась.
Открываю в серединке. Что это такое? Евангелие от Луки. И там вот какая описана картина.
С Ним шло множество народа; и Он, обратившись, сказал им…
Мы представляем себе каменистую дорожку, вверх-вниз, по каким ходят в тех краях — в Галилее ли, в Иудее ли. Солнце жарит, птички щебечут. Пахнет лимоном, лавром и чем-то ещё таким жарко-пряным. По дорожке шуршат и похрустывают сотни сандалий. Идёт Человек: чуточку, наверно, выше среднего роста, одетый как все, да и вообще такой, как все, но почему-то неуловимо другой. Мы даже не можем толком описать его внешность. Ну там прямой нос, длинные волосы, борода… Всё это есть и всё это неважно. Скажем так: идёт Человек.
А вокруг и за ним, забегая сбоку, вприпрыжку, быстро или медленно — множество других. Чего они от Него хотят, интересно? Переговариваются между собой, что-то у Него, наверно, спрашивают. Мы не слышим их отдельные голоса, а только согласное гудение, как гомон пчёл возле улья.
И вот в ответ на что-то такое Он и говорит:
— Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником.
Все останавливаются. И Он. И после небольшой паузы:
— И кто не несёт креста своего и идёт за Мною, не может быть Моим учеником[42].
Да. Они все ошарашены, и мы, признаться, тоже.
Ну, про крест — это нам понятно. То есть ничего не понятно, но хотя бы кажется, что понятно.
