Между прочим, таких нехороших квартир в доме Толстого довольно много. Во всяком случае, по раскрытым на сегодня архивным данным, в том же году и в следующем было расстреляно ровно сорок его жильцов. Особенно любопытно, что среди них числится некто Пилат. Правда, не Понтий, а Аркадий. Да, Аркадий Николаевич Пилат, 1898 года рождения, уроженец деревни Старое Грудиново Леонпольской волости Дисненского уезда Виленской губернии, по национальности белорус, беспартийный, револьверщик завода «Электросила». Жительство он имел в квартире 402. Арестован 3 марта 1938 года; приговорён по статье 58-1а УК РСФСР («Измена родине») к высшей мере наказания[40].
Вот никто и не обратил внимания, и даже Булгаков не знал, что в четверг, второго июня 1938 года, в день Вознесения Господня, в Ленинграде за измену родине (какой именно — не уточняется) был расстрелян Пилат.
А ещё в этом доме жил, между прочим, один мой одноклассник. В большой коммуналке и, конечно, лет через тридцать-сорок после расстрелов. Я, мальчишка, бывал у него пару раз. В какой именно квартире — не помню, вполне возможно, что в квартире профессора-востоковеда или в комнате Пилата. По-моему, если ничего не путаю, я как-то раз взял у этого своего приятеля книжку почитать. Что-то юношеское, из школьной библиотеки — может быть, «Туманность Андромеды» или детектив про майора Пронина. И когда дома, на Некрасова, шестьдесят, разлепил потрёпанные страницы, то оттуда выпорхнул оборванный листочек в линейку. Я поднял его с пола и узрел синие каракули, оставленные чернильным карандашом. Попытался разобрать и ничего не понял. Сунул в карман, принялся за чтение книжицы.
По-моему, так было, если ничего не путаю.
Удивительно, но листок тот сохранился. Сейчас пороюсь в своём глубоком кармане и, может быть, отыщу. Да, вот он. Лиловый чернильный карандаш, каким любили писать в тридцатые годы.
«В Евангелии от Марка сказано про то, когда всё совершится и завершится: “О дни же том или о часе никтоже весть, ни ангели, иже суть на небесех, ни Сын, токмо Отец”» (Марк 13:32). Здесь — великая истина и тайна. Все знания открыты человеку, одно-единственное утаено от него: знание о миге смерти, своей и всеобщей. То, что не знает даже Сын, единосущный Отцу. Он, как Бог предвечный, должен знать, но как Человек и Бог воплощённый — отказывается знать. Это и есть то древо, растущее в саду мироздания, от которого плод запретен для человека. Ото всех дерев плоды есть можно, а от этого — не получится. Никто никогда не может знать, когда явится на суд Божий, как не может знать ещё не родившийся, когда родится. Начала и концы не даны нам. Познание безгранично именно поэтому: познавая, мы никогда не достигнем границ. Покуда всё не совершится, чему надлежит совершиться.
