Это не особенно удивительно. Выпускников Киевской академии, как людей сведущих в науках духовных и светских, отправляли на ответственную церковную работу по всей Российской державе, особенно туда, где нужно было вести одновременно разговор с мирскими властями, с духовенством и с раскольниками. Так он попал в Тобольск. Град сей, имеющий единственную во всей Сибири каменную крепость, служил помимо всего прочего местом пребывания ссыльных и заключённых. Скорее всего, в Тобольске иеромонах Арсений впервые вдохнул воздух тюрьмы, ибо должен был вести увещевательные беседы с заключёнными старообрядцами. А может, это произошло в Соловецком монастыре, куда его отправили по аналогичным делам чуть позже. А ещё позже он был назначен в Двинско-Обский отряд Великой Северной экспедиции. Это та самая экспедиция, инициатором которой был Витус Беринг, и которая, действуя несколькими отрядами на протяжении пятнадцати лет, нанесла на карту север и восток евразийского континента.
Тут его скверный характер, наверно, проявился вовсю. Правда, мы про это ничего точно не знаем. Однако он был привлечён к следствию по делу своих непосредственных начальников, лейтенантов Муравьёва и Павлова. Этих командиров потянули в суд по обвинениям не вполне ясным, как обтекаемо сообщают источники, «за многие непорядочные, нерадетельные, леностные и глупые поступки»[12]. Арсения арестовали и под стражей вывезли из Пустозерска (городишки, где за полвека до того сожгли в срубе протопопа Аввакума) в Питер, но вины никакой на нём не нашли, да и в чём, собственно, обвиняли — непонятно. Может, просто взяли как свидетеля против тех двоих, потому что он, скорее всего, был с оными буйными офицерами в контрах. В общем, он вернулся обратно в экспедицию, а Муравьёва и Павлова разжаловали в матросы, тоже, правда, ненадолго. Любопытно заметить, что правнук этого Степана Муравьёва, Муравьёв Николай, через сто двадцать лет прославится как граф Амурский, присоединитель к России Приамурья и Приморья.
На сей раз иеромонах Арсений особенно не пострадал, если не считать страха, когда его брали в Пустозерске, и потом ещё запрета на выезд в Англию, куда планировалось его отправить на службу в посольство. То есть он всего-навсего стал невыездным. Это очень гуманная кара. Его даже освободили от тягот флотской службы и направили, правда, не в Лондон, а в Вологду. А вскоре назначили на ответственную работу: экзаменатором священников и увещевателем вероотступников.
