Мысль не имеет границ во времени и пространстве.
Мысль не имеет числа: она и один, и три, и много.
Целая единица мысли есть слово.
Главная Мысль, в которой соединяются и из которой исходят все мысли, сцепляющиеся в комочки и кусочки плоти, по-видимому, и есть Слово, которое было в начале у Бога.
Это, конечно, очень сложно. Я опять отвлёкся.
Во всяком случае, интересно посмотреть, как плоть воссоздаётся из руин вкушением слова.
Вот наш старый знакомый Мар-Афрем Сириец так объясняет слова Евангелия от Иоанна про воскрешение Лазаря. Правда, авторство Великого Ефрема под вопросом. Но это неважно. Мы представляем нечто вроде вольного перевода древнего текста[7].
«…Погребённого смерть целиком захватила и начала уже разрушение; облюбовали его черви, гнилью тронулась плоть его.
…Его состав обращался в прах, его плоть издавала зловоние, и смрад его тления ощущали все…
Сёстры оплакивали начавшего уже смердеть мёртвого брата…
Тогда-то Иисус и повелел отвалить камень от гробового входа… И смрад от мертвеца поразил их, когда отняли камень….
Но повеяло дыхание жизни.
И воздвигся мертвец.
Прозвучало слово:
— Лазарь! Выходи вон.
И он выходит.
Так из слова является дело…
Повеяло на него дыхание повеления, и встал он из гроба, связанный. Связаны были ноги его, но он пошёл верным и скорым шагом…
— Распеленайте его, пусть идёт.
Видишь: вот он выходит из гроба, связанный, обвитый, с лицом, покрытым платком. Шествует не колеблясь. Дающий жизнь разрешил его от смерти, но не развязал пелены, чтобы те же руки, которые обвивали мёртвого при погребении, разрешили его, живого».
И мы видим такую сцену.
Комната. Вернее, внутренность небольшого дома. Посередине, прямо в каменной стене — очаг, похожий на камин. Пол и приступочки-лежанки у стен устланы ковриками. На одном таком коврике, в пятне света перед очагом сидит, обхватив руками колени, молодая женщина. На лежанке в тени — мужчина лет тридцати; он бородат, бледен, худ, как после болезни, одет в длинный светлый хитон, подпоясанный широким поясом. Он и она почти неподвижны, как будто в оцепенении, только женщина чуть раскачивается из стороны в сторону, обхватив колени руками. Прислушавшись, мы понимаем, что она напевает что-то вроде колыбельной, сначала совсем тихо, потом чуть громче. Мы даже начинаем улавливать слова.
Под окном смоков-ни-ца.
Я несу в горсти птенца.
Сжался птенчик. Лёд в груди.
Лазарь, Лазарь, выходи.
Страшно, страшно одному.
Я иду к тебе во тьму.
